— И… Павел Спицын, то есть я, стал рецепиентом.

— Вы выразили согласие в письменной форме. Достать папку с документами?

— Да какая уж теперь разница, в письменной, в устной… Вы ничего не сказали, как «приживляется» чужая память, почему пациент, или как там его… рецепиент, начинает воспринимать её как свою.

— Тут у нас более эмпирики, чем теории. Ощущение «самости» — того, что я именно такой и вообще существую — на самом деле не является результатом фиксации Настоящего. Сознание не успевает его ухватить, так сказать сфокусироваться на нём, и имеет дело только с прошедшим, записанным в памяти. По сути, наше «настоящее» и прилагающаяся к нему таблица решений, находятся в Прошлом. Хотя и не очень удаленном — всего на несколько долей секунды. Однако нейроинтерфейс может перенести фокус сознания на записи весьма давних событий. По сути, в ходе экспериментов удается перенести «настоящее» в Прошлое на дни, потом на месяцы и даже годы.

— Вы ведь говорите только о психологическом «настоящем»?

— Не только… М-м, друг мой, как известно, любая открытая система должна двигаться к термодинамической смерти, к энтропии, к наиболее вероятному состоянию. Но ведь этого не происходит.

— На то они и открытые, чтобы поддерживать свою устойчивость за счет внешней среды.

— Система А живет за счет системы B, система B за счет системы C, развитые страны за счет неразвитых, и так далее. В масштабах мира круг так и или иначе замкнется и всё закончится энтропийной смертью. А не заканчивается, потому что вселенная потребляет время, как материальную субстанцию — ту, что дает потенциал для организации.

— Ага, въезжаю… Грубо говоря, если система для поддержания своей жизнедеятельности превращает килограмм колбасы в килограмм экскрементов, то потенциал организации, даруемый временем, позволяет превратить килограмм экскрементов в килограмм колбасы.

— Можем вместе измерить, — предложил доктор.

— Спасибо — не надо. Если время — материально, то получается, Прошлое — вполне ощутимо и реально?

— И да, и нет. Поток психологического времени течет из Прошлого в Будущее, делая Прошлое недоступным. Поток материального времени течет из Будущего в Прошлое, создавая по пути физическое Настоящее, собирая объекты. Этот поток, так сказать, все более компактифицируется, сжимая многовариантность в одновариантость…

Ваджрасаттва говорил легко и непринужденно, ну как в фантастических фильмах, где чудак профессор (там он, правда, со всклокоченной седой шевелюрой) подводит главного героя (этот, конечно, мускулист и красив как Аполлон) к машине времени (на вид кривошипно-шатунный механизм со вставленными кое-где кнопками и пробирками) и начинает заливать словно по-писанному без слов-паразитов «э-э», «ну» и «блин»… Что ж, мне остается только подыгрывать.

— Насколько я понимаю, доктор, суть эксперимента в том, что фокус психологического времени перемещается в Прошлое и как бы «размораживает» его.

Ваджрасаттва подошел растению в горшке — несколько практически совместно растущих стеблей, кажется Galathea, потом стал отклонять один из них в сторону.

— Смотрите, друг мой, я взялся рукой за стебель где-то посредине. Я, так сказать, оказал, воздействие в Прошлом и создал его новый вариант. Притом, чем выше к верхушке, тем отклонение больше…

Теперь мне кажется, что я немного понимаю. Или кажется, что кажется. Десять лет назад натовцы с кривозащитной ордой берут город, Рождественский погибает в уличных боях. Спустя десять лет мне пересаживают эту самую структурограмму… Да, фактически в меня пересаживают не только память, но и задания, которые должен был исполнить боевой офицер. Далее начинаются шутки со временем…

— Давайте предметнее, доктор: один господин, назовем его «S», получил структурограмму памяти от господина «R». Началось ее приживление, постепенное и глубокое. Господин «S» еще не ощущал себя господином «R», но уже вёл себя как «R», решительно, по-боевому. «S» сфокусировал психологическое время на точке «минус пять лет», оживил время и, скажем, грохнул одного издателя. Соответственно отклонился и стебель этой самой Галатеи. Господин «S» на том не успокоился; чувствуя себя господином «R» он нырнул в точку «минус три года» и там, допустим ликвидировал одного банкира. В этой же точке ему удалось найти корабль-невидимку. Стебель нашей Галатеи совсем ушел в сторону.

— Вы мыслите в правильном направлении.

— Но два варианта Настоящего существовать не могут, это, так сказать, неэкономно.

Доктор вздохнул и, как мне показалось, на какое-то время отстранился от реальности.

— Правильно, пациент, верное слово. «Неэкономно.» Я все больше думаю, что время не просто материя, оно обладает своего рода разумом или целевой функцией — для подержания гомеостаза. Оно выбирает по какому руслу течь.

— И оно выбрало?

— Не знаю. Это очень серьезный выбор, а не тот игрушечный между двумя оттенками кала, который, например, происходит во время так называемых выборов в ингерманландский сенат — между Дашей Мишей Бессен и еще более нетрадиционной Пусей Мусей Штаттдессен.

— Погодите… Я сейчас выйду из вашей практики на улицу, в реальный мир. И в этом мире живы Адмани и Мокрецкий. Я выйду в город, который уже десять лет обзывается Ландскроной, где по поручению Европы правит Михаил Андреевич Бесенков, он же Даша Миша Бессен, и куда съезжаются извращенцы всего мира. Меня ждет Ингерманландия, где «совков» отправляют на эвтаназию и расчленение, а ордена деда спускают в сортир. Где этот ваш второй вариант и другое русло?

Доктор вытащил из ящика стола две газеты и бросил мне на колени. Знакомые лица, кричащие заголовки.