Вини подходит к кровати и издает звук, представляющий собой нечто среднее между скулежом, лаем, визгом и рычанием. В своем конечном исполнении этот звук очень напоминает звук циркулярной пилы, причем не смазанной. Человек, неподготовленный, от этого звука покрывается потом и начинает заикаться.

Я тогдашний не нежится в постели. Он просто встает, идет на кухню, заваривает себе очень густой кофе, кладет собаке три пригоршни собачьего сухого корма по 11 тысяч рублей за пачку, заказывает по телефону Биробиджан и присаживается к компьютеру. Пока он искуривает вторую сигарету - только Winston - и исписывает третью страницу повести «мой папа – аферист» телефонистка соединяет его с директором Биробиджанской типографии.

– Чего вы ждете, - начинает накрикивать я тогдашний в трубку?
– Я получил только 140 миллионов, Доллар растет, если вы не вышлите 65 миллионов на этой недели, я не смогу конвертировать деньги в нормальную сумму и вам придется платить лишних миллионов пять. Вам, в конце концов нужно оборудование или нет!

Суть этих переговоров и огромных сумм заключается в элементарном бизнесе. Когда-то я приехал в Биробиджанскую типографию и продал директору право на издание своих “Записок афериста”. Продал, можно сказать, даром - за 300 тысяч рублей. Но заодно договорился о поставке компьютера. И действительно, купил компьютер за полтора миллиона и привез2. И тогда - то откровенно поговорил с директором.

– Вам нужна офсетная четырехкрасочная машина типа “Dominant”, - сказал я.
– Я поставлю вам эту машину. Схема такова. Вы перечисляете мне ее стоимость-210 миллионов рублей, я деньги перевожу в доллары, чтоб инфляция их не съела, кручу пару месяцев, увеличиваю путем торговых операций, покупаю машину и делю прибыль с вами. Десять миллионов я вам гарантирую. А вы просто не торопите меня с покупкой машины.

Такие предложения я тогдашний сделал ряду директоров в типографиях глубинки России. И у него на разных счетах разных фирм в разных банках крутилось больше миллиарда. Во многих случаях я даже не брал деньги из банка - оставлял на депозите, с правом для банка их использовать. Процент банка с этих немалых сумм меня устраивал.

Сделав выговор биробиджанскому директору, я брился сенсорным “Жилетом”, брызгался мужскими духами “Кобра”, одевался в потрепанный вельветовый костюм, брал объемистую сумку, гладил пса, выходил в темный и сырой город, ловил такси и ехал в городскую типографию, где арендовал верхний этаж.

Компьютерный центр, малая типография и редакция журнала и еженедельной газеты -хозяйство у меня тогда было большое. Но доход почти не приносило. Так, моральное пссевдоудовлетворение. Все это хозяйство было большой игрушкой, которая мне уже тогда надоела. Сам я этого он еще не осознавал.

В компьютерном центре директором был бородатый ученый с мечтательным взглядом и мощными лопатами рук, наследством сибирских разбойников. Директор начинал еще на первых “Роботронах”, наивных конструкциях СССР, работал с ними на Кубе. Куба в те времена расшифровывалась однозначно - коммунизм у берегов Америки.

Теперь Всеволод Юрьевич тряс бородой в явно не коммунистической структуре - частной фирме Верта. И главной моей проблемой в сотрудничестве с этим, отнюдь не Кремлевским мечтателем, было уберечь свой карман от обворовывания. Юрьевич предпочитал работать с клиентом напрямую, сглаживая бюрократическую структуру хозяина, предпочитавшего, чтоб деньги за компьютерные услуги поступали кассиру.

Юрьевич перехватывал клиентов и плату за работу брал наличными, при чем предпочитал в долларах. В отчаянии я перестал платить Юрьевичу зарплату, пообещав долю от прибыли. Это не уменьшило пыл компьютерного профи. Только к высказываниям в адрес хозяина прибавилось ворчание по поводу отсутствия зарплаты. В самые неожиданные моменты Юрьевич вставлял реплики о голодной смерти, о суммах материальной помощи, о благополучии людей, зарплату получающих. И исправно перехватывал мою выручку.

Покрутившись в производстве, отдав распоряжения, скорректировав текучку, я ехал в магазин “Книга”, где имел прилавок. Я торговал собственной продукцией: брошюрами, журналами, буклетами, оказывал услуги в приобретении компьютерной техники, принимал заказы на полиграфические услуги. Тут была та же проблема - кадры. Он перебрал разных продавцов - все воровали. С этим он готов был смериться, памятуя наставления Суворова о нечистых на руку интендантах, но они не только воровали выручку, они вдобавок сачковали.

Отчаявшись, я поставил за прилавок собственную жену (тогда я еще был женат). Она не воровала, она, кокетливо хихикая, сообщала мне на что истратила выручку. Я был бессилен - прилавок даже не окупал затрат на собственное (прилавка) содержание. Одна радость - деньги теперь шли в дом.

Из магазина я направлялся на вокзал. Я снимал там какую-нибудь потрепанную шлюшку, я тогда почему-то любил именно опустившихся и грязных шлюх, отвозил ее в свою квартирку, угощал стаканом коньяка, наскоро трахал прямо на полу, в постель я этих грязнуль не пускал, щедро платил и выпроваживал.

В процессе траханья самым забавным моментом было поведение бульдога. У того мигом пропадала вялость, он лихо нападал на мои голые ягодицы, создавая самые невероятные ситуации.

Потом я брел к детскому дому, где набирал ребят из младшей группы и закармливал их сладостями, накупал им различные обновы. Воспитатели привыкли к богатому чудаку и не вмешивались. Старшие ребятишки с нетерпением ожидали возвращения младших, чтоб их ограбить. Еще более старшие грабили уже грабителей. Последними в дело вступали старшие воспитатели старших грабителей. Они отбирали у последних то, что могли отобрать.