– Они ведь живы, – встревожилась Эри. Рон, очарованный, не обращал внимания на ее слова:

– О! А теперь мы с тобой играем в шахматы. И ты… – Он неожиданно оторвался от невидимого зрелища, посмотрел на Эри. Снова перевел взгляд в зазеркалье, потом на подругу. Потряс головой:

– Эри. Во-первых, эта штука показывает не мир мертвых. Я живой, и Дамблдор тоже – он мне тут руку пожимает, и мои мама с папой живы. И еще, эта штука… она врет.

– Почему?! – возмутилась девочка. – С чего ты взял?

– Я еще могу поверить, что стану первым учеником, хотя мне надо будет для этого учиться – как тебе и Грейнджер, вместе взятым. Квиддич тоже – я буду пробоваться в команду, и мы можем выиграть Кубок. Но я никогда не поверю, что когда я тебе ставлю мат, ты будешь пялиться на меня с таким восхищением!

– О чем ты? – Эри уже ничего не понимала.

– Эр. Я серьезно. Эта штука злая. Она врет. Она показывает неправду. Какими словами тебе еще сказать, чтоб ты поняла?

Девочка покосилась в зеркало – там уже проявились смутные, туманные фигуры родителей. Они ждали ее.

«Так, проводить этого идиота домой, под мантией-невидимкой, и обратно. Только надо, чтобы он поверил».

– Ты думаешь? Не буду спорить. Пойдем назад? Мне… мне надо подумать над этим.

– Подумай, – кивнул Рон. – Была бы тут Грейнджер, спросили бы ее, это точно какой-то злобный темномагический предмет…

«Что ты понимаешь, тупая ты скотина! Это мои родители!»

– Конечно, Рон. Залезай под мантию, и пойдем.

Эри продолжала ходить к зеркалу почти каждую ночь, хотя бы на пару часов. Она постоянно чувствовала себя усталой, хотя проводила в постели много времени. Ей снились счастливые, яркие сны о родителях, о другой жизни – жизни, в которой Волдеморт не убил их, в которой не было Дурслей и одиночества. Ей не хотелось есть, читать, навещать Хагрида, играть в шахматы или снежки… у нее осталось только два желания – сидеть перед зеркалом, разговаривая с мамой и папой, или снова и снова пытаться уснуть, чтобы увидеть сон о них. Рон глядел тревожно, спрашивал – не ходила ли она туда снова? Эри с легкостью отовралась, что ходила, но зеркало куда-то подевалось, потому и хандрит. Кажется, он поверил.

Вскоре приехал Невилл. Каникулы еще не кончились, но мальчик больше не мог жить с бабушкой. Эри заметила, как он изменился за эти десять дней – казалось, вернулся тот, сентябрьский Невилл – заикающийся, робкий, забитый, с самооценкой «ниже плинтуса». К тому же он снова поправился, щеки стали еще круглее.

Но даже эти замечания она сделала как бы вскользь, краем сознания, вся поглощенная одной мыслью.

Невилл тоже сирота. Его воспитывает эта ужасная бабушка – пусть она лучше, чем Дурсли, все равно, он ведь тоже хочет увидеть родителей?

«Он-то не будет, как Рон, кричать «Эта штука злая!». Он поймет, порадуется, а я, пожалуй, уступлю ему место у зеркала… минут на десять. Хватит с него. А потом опять сама».

– …Вот, – приглашающий жест. – Смотри. Но помни, только десять минут. Я первая нашла, это мое!

Невилл, смертельно бледный, не отрываясь, смотрел в зеркало и молчал. Через несколько минут Эри не выдержала:

– Какие они, твои мама с папой? Я, наверно, не смогу увидеть. А почему ты с ними не разговариваешь?

Лонгботтом неожиданно рванулся к зеркалу и ударил в гладкую поверхность кулаком – раз, другой. По ней словно рябь побежала, а он все бил и бил, стиснув зубы. Эри, оторопевшая в первую секунду, подскочила к нему и попыталась спасти свое сокровище, но ополоумевший мальчик не слышал ее. Теперь она поняла, как чувствовал себя Малфой, когда она впала в берсеркерское безумие.

– Что с тобой?! Перестань!

Невилл перевел на нее безумный взгляд:

– Эри, эта штука – не мир м-мертвых, она точно врет, я знаю!

– Что оно тебе показало? – Эри продолжала держать его за руки, они были ледяными.

– Извини, я не м-могу рассказать, но это правда. Правда! И это… очень больно.

– Тогда иди отсюда! – крикнула девочка, уже не заботясь о тишине. – Убирайся! Я еще тебе помочь хотела, придурок! Гриффиндорская, мать твою, взаимовыручка! И если ты хоть кому-то скажешь, что я сюда хожу, я тебя так прокляну, что мало не покажется!

– Дети, дети, перестаньте, – раздался тихий голос сзади.

Мальчик и девочка оглянулись. На пороге стоял директор.

Невилл пришел в себя первым:

– А как вы т-тут?..

– Сигнальные чары, мой мальчик, – вздохнул Дамблдор.

– Скажите ей, сэр, что это не мир м-мертвых! Скажите, что эта штука врет!

– Ну и что! – запальчиво крикнула Эри. Она ему, конечно, не поверила – вот ее родители, у них даже внешность такая, как надо, и ведут себя как настоящие. Что он несет, какой еще «темномагический артефакт»?

– Я вижу, – сказал Дамблдор, подходя к школьникам ближе, – ты, Гарриет, ощутила на себе притягательную силу Зеркала Еиналеж. Я был неправ, что поставил Сигнальные чары только на попытки разрушить его. Следовало не допустить также такого… увлечения этой отравой. Скажи мне, девочка моя, сколько ночей ты тут провела?