Шрифт:
– Да, миновала, но ничего хорошего нет, - отвечала она серьезно.
– Вы считаете, что это была демонстрация силы?
– А что же еще? И потом, что за манера - ездить по городу на танках! Они же оставляют следы, портят асфальт, - она потыкала пальцем вниз, в сторону своих красивых лакированных туфель.
Сразу видно - хозяйственный работник. Премьер-министр. Об асфальте заботится.
– Какой дурак считает нужным демонстрировать силу?
– возразил оказавшийся тут же Артурас, помощник Ландсбергиса по связи с прессой.
– Ясно же, что в военном отношении Литва не может противостоять Союзу. Что тут демонстрировать?
Думаю, он не прав: силу демонстрируют и не сильному противнику, перед тем как ее применить.
Наконец - последний телефонный звонок: все танки вошли на территорию гарнизона. Всеобщее расслабление.
После говорили, что это были не танки, а «танкетки», легкие танки, «танки для перевозки десанта»…
– БТРы, БМП?
– спрашивал я.
– Нет, это была гусеничная техника.
Если судить по грохоту, так оно и было. После были получены более точные сведения: в ночь с 23 на 24 марта 1990 года через Вильнюс прошла колонна БМД (гусеничные боевые машины десанта) - полк воздушно-десантных войск. Таксист, отвозивший меня в гостиницу в шесть утра, показал мне маршрут, по которому прошла колонна неподалеку от здания Верховного Совета. В одном месте этот маршрут пролегал под мостом, что, без сомнения, усиливало грохот.
…Четыре часа ночи. В приемной Ландсбергиса, где я упорно продолжаю сидеть, появляется долговязый парень, в рубашке, без пиджака, и говорит, обращаясь неизвестно к кому:
– Я работаю в газете «Эспрессо». Моя газета начинает печататься через два часа. Мне нужен комментарий президента по поводу танков.
Ядвига грудью загораживает вход в кабинет:
– В данный момент председатель занят. Он работает. Он думает.
– Она указывает пальцем себе на голову.
– Он пишет ответ Горбачеву. Это очень важно. Ему нельзя мешать.
– Но моя газета не может выйти без комментария президента!
– как от физической боли, стонет корреспондент.
Кто бы мог подумать еще месяц назад, что без нескольких слов литовского профессора-музыковеда, специалиста по Чюрлёнису, не сможет выйти одна из крупнейших газет Италии?
– Возьмите комментарий у Прунскене, - советую я итальянскому коллеге.
– Она тоже фигура, премьер-министр. Она более доступна. Вас не уволят…
Его лицо мгновенно светлеет.
– О-кей!
– воодушевленно вскрикивает он и бросается вон из приемной.
Кто отдал приказ продемонстрировать Литве «железный кулак»? Не уверен, что Горбачев. Но он, надо полагать, и не был против. Если бы был, такое не могло бы случиться. Это его обычная манера в те мятежные годы - самому оставаться как бы в стороне, в тени, но и не препятствовать силовым попыткам остановить распад Союза.
25 февраля, за две недели до объявления («восстановления») Литвой независимости помощник Горбачева Анатолий Черняев записал в своем дневнике:
«На Политбюро в силовом духе, с позиций «единой и неделимой» (так прямо Воротников, например, и произносит) обсуждался вопрос об отделении Литвы, о Союзном договоре. И Горбачев говорил в унисон с Лигачевым, Рыжковым, тем же Воротниковым. Словом, происходит отрыв от реальности, который грозит тем, что останется один аргумент - танки (вот он, «момент истины»!
– О.М.)
…У Горбачева, по моим последним наблюдениям, утрачено чувство управляемости процессом. Он, кажется, тоже «заблудился» (любимое его словечко) в том, что происходит, и начинает искать «простые решения» (тоже любимый его термин)».
Итак, формально распад СССР начался 11 марта 1990 года, когда Верховный Совет Литовской Советской Социалистической Республики принял Акт о восстановлении независимости Литвы. С ее независимостью покончили летом 1940 года, когда она мсчезла во чреве Советского Союза.
Теперь другие республики выжидательно смотрели в сторону Вильнюса: сумеет ли он устоять под напором Москвы? То, что напор будет, и нешуточный, никто не сомневался.
…24 марта 1990 года. Конец ночи - начало утра. Я продолжаю дежурить в приемной председателя Верховного Совета Литовской Республики (уже не Советской и не Социалистической).