— Давай, дед, валяй! — разохотился Горлов. — Неси еще костюмы!

— Вот прекрасный пиджак, это же смокинг! Вот прекрасные бруки! — расхваливал продавец. — Здесь ушить — и можно посылать в дом моделей.

— Черт те что, шьете дерьмо, совести у вас нет! — рассердился окончательно Горлов. — Кого вы надуваете! Это же для детей, это же для наших детей, бессовестные!

— Мы не шьем, — вдруг устало вздохнул старичок. — Это фабрика номер три шьет. А мы вынуждены продавать и хвалить. Не похвалишь — не продашь.

— А на манекены тоже фабрика шьет?

— На манекены — то шьется на манекены.

— Раздевайте манекен! — шарахнул Горлов кулакам по прилавку.

Продавцы забегали, позвали заведующего, пытались успокоить строптивого покупателя, уверяли, что с манекенов не продается. Горлов стучал кулаком и твердил:

— Раздевайте манекены! Я вам покажу смокинги, я вам покажу нестандартные фигуры!

Наконец взяли один из манекенов, стоявших в зале, сняли с него костюм. Бедный манекен оказался такой голенький, склеенный, заштопанный, Юрке даже стало жаль его. Он облачился, и костюм сел на него как влитый. Горлов купил костюм, причем он был из дорогого материала, сшит по заказу, и денег в газете едва-едва хватило, остался всего один рубль.

Продавец вытер со лба пот и оказал:

— Когда я увидел, что вы хороший отец, я это сделал только для вас. Обувь для мальчиков в том углу.

Оба, и Горлов и Юрка, невольно посмотрели на ноги. Носки Юркиных ботинок были обиты до белого, а подошва собиралась просить каши. Горлов рубанул воздух рукой:

— Давай смотреть! А ну садись, примеряй вот эти!

Ботинки были блестящие, мягкие, с мужественными рантами. У Юрки сердце заболело: вот бы в таких пойти в школу, все мальчишки совхозные упали бы от зависти…

— Сколько? — спросил Горлов у продавщицы. — Заверните!

Юрка не поверил своим глазам. Горлов вытащил бумажник и пошел к кассе. Ботинки завернули в бумагу, положили в коробку, перевязали веревочкой и вручили Юрке.

— А почем велосипеды? — интересовался Горлов в соседнем отделе.

Он поднял одним пальцем маленький, но совсем настоящий двухколесный велосипед.

— Ух ты, тоже машина! А, Юрка?

— Пойдем, пойдем, — перепуганно и самоотверженно тянул его Юрка.

— Погоди, посмотрим, за это денет не берут. Машины-то педальные, Юрка, ты погляди машины! Ух, дьявол, «Ракета»!

— Пойдем же, да пойдем, — чуть не плакал Юрка.

— Да-а… У нас на таком некуда и выехать. А впрочем, по земле пойдет, как вы думаете, пойдет?

— Конечно! — сказал продавец. — Еще как пойдет. Песок не возьмет.

— Ну, песок и мой «газон» не возьмет, — сказал Горлов, отходя с сожалением. — Да, Юрка, такую вещь к весне покупать надо… когда сухо…

Он криво улыбнулся:

— Я вот вырос, понятия не имел, что такие чудеса возможны…

Они покинули мер соблазнов, неся два свертка, и Горлов остановился у киосков, купил себе папирос, а Юрке эскимо на палочке.

Дождик едва моросил, вокруг была приятная сутолока зонтиков, сумок, плащей. Мигали светофоры, где-то играло радио.

— Ну, как ты считаешь, ведь недурной костюм? — спросил Горлов.

— Конечно, недурненький, — авторитетно сказал Юрка.

— Я доволен, что мы правильно выбрали, — сказал Горлов.

— И брюки не длинные, — напомнил Юрка.

— А что, Юрка, пошли гул-лять! — сказал Горлов. — Что нам, правда?

И они пошли просто так шляться, двое мужчин, никакой маме не подчиненных. Они гуляли долго по бульварам, детально осматривали все любопытные машины на стоянках, даже заглядывали под кузов; смотрели в дырки колодцев, в которых работали рабочие; купили губную гармошку и по пирожку с мясом. У фонарного столба стояла мокрая афиша кукольного театра, извещавшая, что сегодня в 17 часов дается спектакль про попа и работника его Балду.

— Черт с ним, пошли, Юрка? — предложил Горлов, взглянув на часы.

— Конечно, пошли, — сказал Юрка.

Они тут же купили билеты на «Балду». Седая билетерша оторвала у них контроль и пропустила в роскошное, полное зеркал фойе театра.

По паркетным полам чинно ходили девочки в фартучках и с красными повязками, показывали, где гардероб, a в гардеробе принимали плащи, зонтики и предлагали бинокли.

Горлов и Юрка притихли. Куда ни повернись, они видели себя в зеркалах — мешковатых, нескладных среди всей этой роскоши, да еще в грязной обуви, и им стало страшно стыдно своего деревенского вида.