Начало «нового реализма» относят к программной статье С.Шаргунова «Отрицание траура» (2001), расцвет его связан с выходом таких романов, как «Ура!» С.Шаргунова (2004), «Русскоговорящий» Д.Гуцко (2005), «Я – чеченец!» Г.Садулаева (2006), «Сажайте, и вырастет» А.Рубанова (2006), «Санькя» З.Прилепина (2006), «Аномалия Камлаева» С.Самсонова (2008), «Горизонтальное положение» Д.Данилова (2010).

Традиционному на тот момент «сведению счетов с прошлым» – «новые реалисты» предпочли «сведение счетов с настоящим». То есть критика советской системы в их текстах уступила осмыслению постсоветской действительности. На раннем этапе для «новых реалистов» была характерна антиревизионистская и порой агрессивно-наступательная эстетика.

Работы «новых реалистов» получили адекватное освещение в критических статьях А.Рудалева, В.Пустовой, А.Ганиевой.

К концу «нулевых» оптимистический заряд «новых реалистов» фактически исчерпал себя, что уже заметно в произведениях Д.Данилова или в романе Д.Гуцко «Домик в Армагеддоне» (2010).

Подводящим итоги краткой эпохи «нового реализма» стал роман Р.Сенчина «Елтышевы» (2011), пронизанный сумрачным настроением и навязчивой идеей безысходности и социального распада. Знаменательно, что, будучи последовательно номинирован на все крупные литературные премии («Большая книга», «Национальный бестселлер», «Русский Букер» и «Ясная Поляна»), роман «Елтышевы» так и не получил ни одной из них, что, по мнению специалистов, охарактеризовало, как скоро «новый реализм» исчерпал свои ресурсы.

Кодой эпохи «нового реализма» стала статья писателя В. Ерофеева «Отсебятина», посвященная антологии «Десятка», в которую вошли сочинения десяти наиболее известных «новых реалистов». В статье указывалось на дальнейшую бесперспективность «новореалистического» метода.

…Петров, что вы такое увидели у меня на груди?

На самом деле все было куда сложнее. Проще говоря: все было не так.

Для начала, новый реализм появился как минимум десятью годами раньше.

В середине восьмидесятых весь литературный процесс накрыла волна «возвращенной литературы». Соперничать с Булгаковым, Гроссманом и Шаламовым было крайне сложно, но вослед «возвращенной» могла более-менее успешно пристроиться литература «ревизионистская» – заново переосмысляющая итоги «красного века».

Тем более что многие здравствующие писатели проходили одновременно и по разряду «возвращенной» и по разряду «ревизионистской»: в России издали Солженицына, вышли «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, над которыми он работал давно, но издавать не решался, вернулись из-за кордона Аксенов и Войнович – сначала со своей зубодробительной литературной антисоветчиной, а потом и сами лично пожаловали. Прозвучала книга «Генерал и его армия» Георгия Владимова. Радикально переосмыслил свою собственную судьбу и судьбы Родины Виктор Астафьев в последних книгах. Даже Юлиан Семенов – и тот вдруг издал роман о Штирлице, которого, согласно незамысловатому сюжету, Сталин хочет повесить на Красной площади в ходе огромного процесса над евреями.

Забавно, что в этой волне поначалу оказался и Эдуард Лимонов (повесть «У нас была Великая Эпоха» была опубликована в 1989 году в ультралиберальном журнале «Знамя»), но потом деятели культуры быстро сообразили что к чему и наглого национал-большевика быстро отлучили от литпроцесса.

В те годы российский либерализм раскрылся во всей своей полноте, наготе и подлоте.

Демократы взяли под контроль девять десятых культурной политики, и ни в одной премии, ни в одном «толстом» журнале, ни на одной радио– или телепрограмме никогда не мог фигурировать наш брат из числа почвенников, соцреалистов и прочих печальников о русской, мать ее, душе и тому подобной материи, донской либерии, евразийской империи.

Составить зримую конкуренцию «возвращенной» и «ревизионистской» литературе смогли лишь постмодернисты, вывернувшие наизнанку все соцреалистические смыслы и квазисмыслы: Пелевин, Сорокин, Ерофеев. Своеобразные, скажем так, трупоеды (причем, если в этом слове заменить «ед» на «еб», смысл существенно не изменится).

Как борцы с советской властью, по меткому выражению философа Александра Зиновьева, целились в коммунизм, а попали в Россию, так же и постмодернисты: целились в соцреализм, а потоптали русскую гуманистическую традицию в целом.

Что, впрочем, было более чем востребовано.

Если закрыть глаза и попытаться представить российскую литературную ситуацию тех лет, то отчего-то видится голливудский трэш про вампиров и прочих кровавых уродов: еще пять минут назад приличные молодые люди вдруг бросились рыть могилы, извлекать мертвецов, рвать их на части, разбивать головы и пожирать чужие мозги.

Однако, как ни странно, в те же годы появилась и целая генерация молодых реалистов: Алексей Варламов, Василий Голованов, Владислав Отрошенко, Олег Павлов, Михаил Тарковский, Антон Уткин. Одновременно пришли в литературу Алексей Иванов, Александр Кузнецов-Тулянин, Олег Ермаков, Александр Терехов, которые, в сущности, вполне могли числиться по тому же разряду.

Все они работали в жанре плюс-минус реализма, писали о современности, хранили верность поруганной гуманистической традиции и понемногу, исподволь, пытались говорить о таких странных вещах, как «вера», «почва», «Бог».

Тут бы и объявить критикам реалистический реванш. Критик Павел Басинский, писавший как раз тогда об этой генерации, и манифест бы придумал, и все было бы, как подобает в истории литературы.

Тем более что реалистов извода девяностых более-менее приняли к либеральному двору, Павлову так даже «Букера» дали. Условие у принимающей и банкующей стороны было, по сути, одно… ну в лучшем случае два: никак не выражать своих симпатий к советскому проекту, а лучше выражать антипатию и как-нибудь пореже говорить про всякую там русскую душу, «а то мы знаем, чем это пахнет».