Тот же Виктор Ерофеев, насмерть обидевшийся, что ему не дали выступить на Болотной, вдруг объявился в провластной и вполне себе мерзкой газете под названием «Не дай Бог» – предвыборной агитке за сами знаете кого.

Характерно, что возглавляемая сестрой одного независимого миллиардера – Ириной Прохоровой – новая крупнейшая премия «НОС» устами самой же Прохоровой провозгласила, что писателей вроде Шаргунова и Прилепина (и, думается, Сенчина, и, предположу, Садулаева, и наверняка Елизарова) они априори не рассматривают: таких писателей просто нет.

В продолжение темы, давая интервью на радио, Прохорова сказала, что «Прилепин заигрывает» с разными деструктивными силами. Видимо, имелись в виду разные там радикальные «левые» и повылезавшие из своих мрачных пещер «правые».

Да я не заигрываю. Я там живу.

Либеральные деятели в который раз неистово убеждены, что если смести в угол все чужое, то на этом пустом месте прорастет свое.

Ну-ну.

Желаю вам успехов в выведении новой либеральной капусты, тьфу ты, литературы, а то ее нет и пока не предвидится.

Что до будущего нового, или, как мы договорились говорить, клинического реализма – то оно напрямую связано с будущим, прошу прощения, страны.

Пока у нас происходит то, что происходит, – лучшие диагнозы ставят как раз «клинические реалисты». Они как минимум честнее многих и многих.

А когда это изменится – тогда мы и выясним, кто тут был продолжателем традиции, а кто самозванцем.

Из названия уже ясно, что речь в книге пойдет о людях, поющих под гитару, причем писать о них будут без особой приязни. «Даже когда они поют не Визбора, – пишет Александр О’Шеннон о своих собратьях, – все равно кажется, что это Визбор, ибо Визбор – это гвоздь, вбитый по самую шляпку в храм хилого российского романтизма. Когда эти хмыри поют, они строго смотрят в зал, требуя понимания и тишины».

Сам Александр О’Шеннон – бард весьма известный, оттого так и хочется сказать, что он пишет от себя и о себе. Но нет, фамилия героя книги – Степанов, поэтому просьба не путать лирического героя и автора.

Итак, фабула. Утром Степанов просыпается от – цитирую – «банального сушняка» в чужой квартире. Рядом, как вы, возможно, уже догадались, кто-то лежит. «Эта женщина, кто она?» – думает проснувшийся герой. Следующие мысли героя: «А где я, собственно? Что за район? Трусы… Надо найти трусы».

Постепенно рассудок Степанова проясняется, женщина узнана, район опознан. Далее следуют перманентная алкоголизация героя и бессмысленные поездки по городу, в разные концы, в сопровождении все той же женщины. Событийный ряд перемежается флэшбэками. Немного натурального секса, много ненормативной лексики. К вечеру герой конкретно пьян и, как вы, возможно, опять догадались, вновь перестает узнавать свою спутницу: «Знакомый голос… Кто это? Как ее… Лера… Вера… Да, Вера. Я люблю тебя, Вера».

Финал романа: Степанов на сцене. Друзья подносят ему, стоящему у микрофона, рюмку с алкоголем. Он выпивает, затем его рвет на виду у зрителей и частично на них самих.

«Театр закрывается, нас всех тошнит», – как Хармс писал.

Александр О’Шеннон вполне убедительно доказывает, что весь этот навязший в зубах трагизм существования русского поэта (берите шире – человека культуры) вовсе не от «мятущейся души» и не от религиозных, скажем, исканий. Нет в этом квазитрагизме ни глубин, ни смысла. Есть примитивное, гадкое алкашество, глубоко эгоистичное.

Книжка написана нигилистом, обладающим славным чувством юмора, что этот нигилизм хоть как-то оправдывает. Смеяться будете, это я обещаю. А кто-то, может, и всплакнет.

Написано, впрочем, неряшливо, но нынче так модно, вот и Гришковец (а если хотите – Стогоff) пишет левой ногой, и ничего, людям нравится. «Смотри-ка, левой ногой, а как душевно». Гришковец – добрый, О’Шеннон – злой, в этом разница. Гришковец себя любит, случай О’Шеннона куда сложней, и это еще одна, уже серьезная разница.

Больше О’Шеннон книг не напишет, потому что в этой уже высказал все, что увидел и постиг. Даже умер один раз в середине романа. Тоже, кстати, повод, чтобы ознакомиться.

Перед нами первое полное собрание стихов и песен Башлачева, первая попытка создания его биографии (в отдельную таблицу сведены все «квартирники» Башлачева), первая подробная библиография. Хороший труд.