Шрифт:
– Расстроен, конечно. Смерть Ханно, которая последовала почти сразу за кончиной его брата, смирила дух Папы. Во всяком случае, мне так показалось.
– Каким образом? – спросила она.
Рафаэль сел на стул рядом с ней. Он мягко коснулся длинной пряди волос и откинул ее за плечи, потом поцеловал открывшийся участок кожи.
– Ко мне сегодня приходил кардинал деи Медичи.
– Двоюродный брат понтифика?
– Да, и за время нашей беседы я наконец нашел в себе силы их простить.
– Если ты этого действительно хочешь, – она мягко улыбнулась, – то я этому рада.
– Правда, в нашей жизни произойдут перемены, и он с ними согласится, – произнес Рафаэль, опуская руку в карман камзола и загадочно улыбаясь.
– Какие перемены?
– Возможно, Его Святейшество согласится на то, чтобы в один прекрасный день меня похоронили в Пантеоне, и ты будешь рядом со мной, чтобы никто не забыл о том, что мы были, нравится им это или нет, любовниками! – грустно пошутил он.
Маргарита с улыбкой покачала головой:
– Ты слишком много говоришь о смерти для молодого человека.
– Может быть, я умру молодым. Мне всегда казалось, что именно так и случится. Я так думал, когда был еще совсем мальчиком.
– Не хочу об этом слышать!
– Отец тоже так говорил, хотя сам умер молодым. Смерть – естественный исход для всего живого. Жизнь и смерть… Нам этого не избежать.
– Ну, во всяком случае, меня никто не станет хоронить в Пантеоне, что бы тебе ни обещал Его Святейшество.
– Они не посмеют обмануть меня. Помни, любовь моя, я же Рафаэль!
Тонкая улыбка приподняла уголки ее губ.
– А я – женщина, которой выпала честь ежедневно напоминать тебе об ответственности, которую влечет за собой это звание. Нелегкая это задача – управлять творческой натурой, уверяю тебя!
– Верно! – Он улыбнулся. – Поэтому необходимы немедленные перемены в том, как ко мне относится Папа и его приближенные. И к тебе тоже. Кстати, я наконец нашел недостающую деталь для нашей с тобой картины. – И он протянул ей золотое кольцо с рубином. – Штрих, который превратит ее в свадебный портрет.
Маргарита как зачарованная смотрела на сияющий камень, но не делала ни одного движения, чтобы взять кольцо в руки. Спустя мгновение она посмотрела в глаза Рафаэлю и увидела в них решимость, подкрепленную тем, что им довелось пережить вместе.
– Синьорина Луги, вы окажете мне честь, став моей женой?
Выражение ее лица неуловимо переменилось. Губы разомкнулись, глаза наполнились слезами.
– Но Его Святейшество…
Он нежно прижал палец к ее губам.
– Когда ты станешь моей женой, тебе больше ничто не будет угрожать.
Слезы в ее глазах сверкали ярче драгоценного камня, украшавшего перстень.
– Ты уверен?
– Пока я не встретил тебя, у меня не было жизни, – мягко перебил он ее с нежностью в голосе. – Теперь, после смерти бедной Марии Биббиены, я свободен от своей постыдной помолвки, которая мешала нашему совместному будущему. Отныне нам ничего уже не препятствует.
Рафаэль обнял ее и провел пальцами по ее волосам, потом прижал ладонь к основанию ее шеи и прошептал:
– Я никогда и ничего не хотел так сильно, как хочу тебя. Ты моя любовница, моя подруга, моя муза и скоро станешь моей женой.
Когда Маргарита повернулась к нему лицом, он взял ее руку и надел ей на палец кольцо, частичку истории.
– Это не простое украшение. Я нашел его на раскопках дворца Нерона.
– То самое, которое Папа подарил кардиналу Биббиене?
– Но которое никогда не должно было ему принадлежать. Возможно, им владела сама Поппея. Оно бесценно, а его связь с твоим сердцем просто уникальна. Это единственное кольцо, достойное стать символом моей любви к тебе.
Он снова поцеловал ее, уже более страстно. Потом взял бумагу и провел ею по плавным изгибам и выпуклостям ее тела, по плечам и груди.
– Я хочу закончить набросок, который мы с тобой делали, – с любовью произнес Рафаэль.
– Мой портрет в костюме Евы? – выдохнула она и засмеялась.
– Да, – ответил он. Ее обнаженная грудь была прекрасна и притягательна. Она ждала только его одного. – Мы начали это как чувственную игру для двоих, чтобы вернуть мне вдохновение. Но игра переросла в нечто большее. – Его слова звучали быстрее и быстрее. – Я хочу, чтобы этот портрет стал самым лучшим из моих шедевров!
– Но это же неприлично! Как мы сможем показать его людям?