Шрифт:
Завязав кошель, Саша объяснил товарищу:
– Иначе того офицера стрельнут.
– А возврат сорги предусмотрен, али как? – желчно поинтересовался комендант. – Офицеров на свои кровные начали уже выкупать… На это, чай, православный царь есть! У него казна поболе нашей будет!
– Из моего слама [75] забирай, пока не восполнишь.
– Вот! – Тетей сделал неприличный жест. – Я тоже понятие имею! Поровну будем перед обществом долг нести. Запишу на тебя пять сотен, и на себя пять сотен. Ребятам объясню.
75
Слам – доля в добыче (жарг.)
– Чего ж тогда скандалишь? – удивился Батырь.
– А ты хотел косуху рыжиков запросто так получить, без выговора? – ухмыльнулся старый головорез. – Нет, побраниться-то надо маненько…
Все трое выпили водки за удачу опасного предприятия, и партизаны отправились к себе. Поскольку они несли крупную сумму, Тетей выделил им в конвой шестерых вардалаков, что видом пострашнее. Завидев такой эскорт, французы почтительно расступались.
Занятый хлопотами, Пётр заснул лишь под утро. На душе у него было спокойно: после молитвы в храме он уверовал в успех. Через три часа каторжника разбудили. В подвал спустился седобородый старичок с большим узлом в руках. Это был гримёр крепостного театра Апраксина, что на Знаменке, лучшего из помещичьих театров Москвы. Каторжника усадили под лампу и старик начал над ним колдовать. Опытной рукой гримёр преобразил Петра. Рыжий парик с вызывающим коком хорошо дополнили усики в стиле карточного шулера. Старик тонко прорисовал веснушки на лице и даже на кистях рук. Нарыжил тонкой кисточкой брови и ресницы, осмотрел внимательно, что получилось, и сказал:
– Взгляните на себя.
Ахлестышев придвинул зеркало. Оттуда на него пялился молодой выжига. Такой наружности, что хотелось проверить, на месте ли кошелёк…
– Побольше наглой развязности, – посоветовал гримёр и ушёл, не взяв за работу ни копейки. Отчаянов с трудом уговорил его принять каравай хлеба и приличный шмат сала.
Затем Ахлестышев занялся платьем. Он надел голубые, как небо, панталоны, следом жилет розового атласа и пюсовый фрак [76] кирпичного цвета. Пустил по жилету крест-накрест сразу две цепочки, густо обвешанные брелоками. Приладил на грудь батистовой рубашки огромную запонку с кричащим солитёром. Натянул сапоги с гусарским вырезом и кисточкой спереди. Нахлобучил шляпу а ля Сандирильон. И завершил костюм большой песцовой муфтой, которую светские франты называли “манька”.
76
Фрак с отложным воротником и клапаном на груди.
В довершение образа каторжник подмазал белилами щёки и чуть подвёл сурьмой брови. Получился законченный щёголь, каких много было в довоенной Москве. Подумать только: пять месяцев назад так же безумствовал и он! И всерьёз переживал тогда, где добыть шляпу, как у Боби Салтыкова… Казалось, с той поры прошло десятилетие. Тот безвозвратно исчезнувший человек был, в общем-то, добрый малый. Неглупый, воспитанный. Но жизнь его летела бездумно от развлечения к развлечению, не обременённая переживаниями. Нынешний Пётр Ахлестышев совсем другой. Много испытавший, он теперь очень хорошо понимал цену и, главное, назначение жизни. И представлял, за кого или за что готов эту жизнь отдать…
Вздохнув об ушедшей молодости, Пётр взял кожаную портфель с червонцами и спросил у подчинённых:
– Хорош ли я?
– Дальше некуда! – подтвердил Батырь. – Такая рожа, что сама на оплеуху напрашивается.
– Каков бог, такова ему и свечка! Ну, пошли…
Карета с императорским вензелем уже стояла на углу Тверского и Большой Никитской. На козлах сидел парень в пелерине с красным кантом. У него было смуглое живое лицо, на скуле красовался свежий синяк.
– Феликс в карете? – спросил Ахлестышев и выразительно тряхнул портфелью. Внутри тяжело звякнуло. Парень расплылся в улыбке.
– О! Лучший в мире звук!
– После свиста вылетающей шампанской пробки!
– Я вижу, мы с вами одинаково смотрим на жизнь! Полезайте, вас ждут.
Феликс, как всегда, спокойный и ироничный, быстро пересчитал золото. Потом сообщил сведения о начальнике караула – они оказались замечательно обнадёживающими. Затем вылез наружу и сказал приятелю:
– Леон, этот господин рассчитался честно. Деньги будут пока у меня. Успеха вам!
И ушёл в сторону Красной площади, волоча свою тяжёлую ношу.
– Итак, вы Леон, – констатировал Ахлестышев. – Я Пьер, а это – Саша. Будем знакомы.
Возница кивнул с достоинством, потом сказал, разглядывая разведчика:
– Вы такой фат… Никогда бы не подумал, что подобного человека надо бояться.
– В каком смысле? – удивился Ахлестышев.
– Феликс говорит, что вы партизан. И, наверное, перебили немало наших.
– Сегодня мы надеемся обойтись без крови. И поверьте, Леон: мы очень признательны вам за помощь. Да, вы взяли деньги, и получается, что мы вас купили…
– Это правда, чего уж там…
– Но без вас наш товарищ погибнет. Это дороже любых денег. Так что, примите сверх золота ещё и нашу благодарность. И потом, вы тоже рискуете. Мы исчезнем, а с вас спросит начальство.
– Вот плевал я на начальство! – весело ответил Леон. –Отоврусь, что меня нанял за пару франков какой-то рыжий щёголь… Знать ничего не знаю: постоял и уехал. Всё равно дальше обозного батальона не пошлют. Ну, куда теперь?
– Пока никуда. Ждём здесь.
Тут раздался топот копыт, и из Пречистенки выехало запылённое ландо. На козлах красовалась огромная фигура Жака Анжильбера. Фланкёр подъехал, увидел карету с вензелем и оробел. Экипажи сошлись, и из ландо в карету быстро перескочили Кулеврина с Мортирой. Леон сразу оживился.