…Сказали старцы, словно припечатали. Сидят, смотрят глазами немигающими, что им славяне скажут. Братья переспросили Кими, верно ли она перевела, та лишь подтвердила, что да, и вспомнила, что когда ещё дитём была, посылали великий отряд на такой Совет. Поскольку помимо всего племени ещё и доказать нужно, что достойно оно на Вампуме племён быть. Что сильны воины племени, что плодовиты женщины их, и можно такое племя считать могучим и уважаемым. Переглянулись князья – ведь если Совет порешит передать эти места другим меднокожим, то воевать по любому придётся. А ну как те, что придут, не станут так, как гуроны, честно драться, а начнут поля жечь да вытаптывать, из засад нападать, водоёмы травить? Что тогда? А вожди, угадав мысли их, снова слова произнесли. Короткое, но ясные: осталось от племени всего сорок человек. Остальные все в славяне ушли. Их род приняли. И им, оставшимся, даже не собрать достойное сопровождение. Скво [54] молодые в жёны к славам ушли, и довольны этим. Мужья новые их не обижают, в рабстве не держат. И женщины из племени мужей к ним тоже, как к равным относятся. И это - хорошо. Детей племени тоже так же приняли. Как своих. Разницы не делают между ними и своими. И это – тоже хорошо. Старикам и старухам племени славы помогают, почёт и уважение к возрасту и опыту выказывают. И это – очень хорошо. Не считают бесполезными, помогают во всём. И потому вожди, посовещавшись в своём вигваме, порешили просить славских вождей представить их на Большом Совете Племён, как единое племя. Послать своих воинов в Великие Равнины от лица и славов, и гуронов. Отряд должен составлять сто воинов и десять женщин. Первые должны быть могучими и умелыми. Вторые - красивыми и здоровыми. И теперь вожди хотят ответ услышать. Ибо времени до Совета совсем немного осталось… Переглянулись между собой братья, уж больно заманчивое дело предлагают им меднокожие: прими славов Совет, как племя – земля, ранее гуронам принадлежащая, бескровно под их руку перейдёт. Кроме того, посмотрят, кто живёт на этой стороне, узнают, сколько племён. Ну и торговлишку завязать можно. Опять же прибыток и граду, и Арконе… И уже внутренне всё решив для себя, согласие дали. Вожди обрадовались. Даже на их лицах недвижных прочесть можно было великое облегчение. Порешили завтра дружину требуемую собрать. С ней пойдёт сам Брячислав. Возьмёт с собой Храбра. Нечего ему двулодник гонять. Поначалу лучше разведать, что за народы здесь обитают. Так что разницы между походами не будет. Возьмут и всех холостых с собой. Их как раз сотня и наберётся. Все – на конях, естественно. Побратима Храброва, Слава, тоже возьмут. Благо тот тура своего выдрессировал так, что теперь мужчине молодому коня не нужно. А поскольку тур у здешних жителей, что посланник их Бога Маниту, то коли такой под славом ходит, значит, в любимцах Бога такое племя. Как то сразу, не обсуждая, порешили принять имя новому племени, данное меднокожими, и с нынешнего вечера град назвали Славом. А жителей его славами. Распрощались с вождями. Проводили до дверей лично. Уважение оказали к возрасту и статусу. А потом назад, и давай судить-рядить, кого из женщин послать. Ну да тут ясно, что Йолла, супруга Храброва, с ним поедет. Обещал ей он. А раз поход изменился, то пускай туда едет. Тем паче, что тугаринка в седле родилась, и если что, из лука любого ворога в ёжика превратит. Порешили ещё Кими взять. Толмач нужен. Куда же без него? Гостомысл на хозяйстве останется, а Крут с караваном пойдёт. А кого ещё? Ну, раз Слав идёт, так и жонку пусть с собой прихватывает, Анкану. Красива ликом, и добра, да и детей двое уже. Судили, думу думали долго, но к утру всё обговорили, да порешили. На том и покончили с делом важным… Едва Ярило небо осветил, собираться стали: выбрали лучших коней, доспехи, оружие. Собрали провизию. И после обеда двинулись. И Путята-жрец с ними. Он, пока гуроны славянский язык учили, их молву освоил. Ну да для того, кто помимо родной ещё два наречия ведает, латынь и ирландский говор, четвёртая речь не так и сложна. Во всяком случае, объясниться мог. Перевезли посланцев на ту сторону одного из Озёр, раньше в те места руки не доходили добраться, а теперь вот путь показали. Как приплыли, так и ахнули – прямо от воды начинаются те самые великие Равнины, о которых и речь шла. Вскинул всадник передний шест со шкурой телёнка бизона, в цвет мира выкрашенной, белый. Чуть ниже шкуры – пояс висит. Правда, не племенной вампум заговоренный, а княжий. Алого сафьяна, с бляшками золотыми и серебряными дивной работы. Ради такого Гостомысл свой с праздничного кафтана пожертвовал на благое дело. Вожди меднокожие, как подарок увидели, так и рты открыли нараспашку – чудо невиданное! Не ракушки да бусы, а металл непонятный. Прежде незнакомый… Позади всадника сам Брячислав едет. Возле – Слав-Волк на туре буйном. Рядом с ним – десяток воинов. Потом женщины. Йолла – с оружием. Изготовил кузнец ей оружие по руке, как подарок побратиму на свадьбу. Далее – опять воины и две телеги, на коих припасы дорожные, да подарки вождям племён и Богу Маниту. Замыкают колонну опять же воины. Доспехи пока не одевают. Лишь оружие на поясах да у сёдел. Едут в рубахах белых, вышитых узорами алыми, у всех знак Громовника на груди. Един знак – одно племя. Брячислав повелел пока латы скрывать. Ходко идут. Куда быстрее пешего. Телеги путь не сдерживают, быки шагают, веса не чуя. Лошадей никто не гонит. Идут привычным ходом. Псы и вовсе, взяли двоих – волка и волкодава, носятся кругами вокруг каравана великого, ранее в этих краях не виданного. Передвигаются от водоёма к водоёму. Становятся на ночёвку – варят кашу, благо топлива хватает, навоза от туров солнышко насушило много. Воистину, стада неисчислимые здесь пасутся… Чем дальше на Полдень, тем теплее становится. Трава гуще, но лесов зато нет. Впрочем, и без них дичи хватает. Главное – вода в достатке. А с умением и хваткой уж точно не оголодаешь. Так что идёт по Равнине Великой караван, Не бедствует. Примерно на полпути, через две недели стали встречать и попутчиков, в ту же сторону двигающихся. Такие же точно отряды по сотне воинов и десятку дев. Только вот пешие все. Хотя тоже несут знак мира и пояс на шесте. В одеждах праздничных, замшевых, узорами изукрашенных. Не ведают меднокожие лошадей. Нет их на Равнинах Великих. Не водятся. И потому застывают, изумлённые, краснокожие воины и девы, увидев людей со светлой кожей и такими же светлыми волосами, на зверях невиданных. А пуще того – при виде всадника на могучем туре, владыке Равнин, послушному своему повелителю, словно пёс. Да и собаки у чужаков тоже невиданные. Громадные, под стать самим людям, да ещё и волк с ними бежит послушный, ручной. Падают ниц при виде чужих белолицых людей меднокожие люди, вжимаются в землю, пока не проследует мимо караван… Долго ли, коротко ли, вышли посланцы племени славянского к реке огромной, широкой. Края не видать, воды неспешно несёт к морю дальнему та река. Пошли вверх по течению, как им рассказано было. И к вечеру второго дня пути явились в условленное место. Два дня до Совета Большого оставалось. Но занято оказалось то место, на котором хотели остановиться чужаки, хотя ранее принадлежало племени гуронов. Ибо заняли его сенеки, похваляющиеся, что теперь они хозяева земли, принадлежащей прежним владельцам. При виде ужасных зверей задрожали захватчики, но не стали белокожие ссориться или требовать чего-либо. Разбили лагерь посреди становища огромного, на свободном месте, не выказывая ни удивления, ни страха, ни любопытства. Спокойно, как полагается сильным людям. Сбежались меднолобые со всех краёв, смотрят на пришельцев невиданных, вполголоса обсуждают между собой зверей, на которых те явились, одежды из шкур невиданных белых, словно знак мира из телёнка турьего, необычного покроя, пояс-вампум, символ племени, тоже чудесный, оружие их. Углядели среди бляшек золотых символ гуронов, загомонили вдруг, всполошились. Переговариваются, глядя на стать воинскую – самый малый из чужих ростом выше любого из местных обитателей мира на голову. Самый высокий – на две. Вигвамы разбили чужаки неведомые тоже необычные – не островерхие шатры из шкур выделанных, а квадратные и прямоугольные из выделанного меха невиданного зверя величины неописуемой, ибо швов не видно. Цельные полотнища у них. Гигантский видимо, зверь, коли квадраты огромные, целиком вырезанные из животного. Знать сильны не по людски они. И – звери их, на коих те явились: большие, выше человека, с волосами длинными спереди и сзади, до травы сочной свисающими. Девы у них - кто так же светловолосы и ростом велики, но гибки в стане, будто ивы прибрежные. Кто – из племени северных пастухов, а кто и вовсе неведом – волос длинный, чёрный, словно у скво, а лицо светлое, как у прочих. И одна красавица из племён, здесь обитающих, с вождём их, похоже. Поскольку прочие слушаются того человека. Но самое главное – тот, кто ехал на могучем бизоне, Владыке Прерий… Пощупать бы их мешки, попробовать женщин, сравниться силой, да Знак Мира над ними висит, вместе с вампумом. Знают пришельцы обычаи Племён. Значит, надо ждать решение Совета. Что тот постановит. Благо всего два дня осталось до Полной Луны. Тогда соберутся Вожди в Круг, выкурят трубку мира, выслушают предзнаменования шаманов, начнут решать вопросы накопившиеся за десятилетие. А пока – только ждать, и смотреть…

…Бум. Бум. Ба-ба-бум! Грохнули большие барабаны, отбивая ритм. Закружились в ритуальном танце шаманы племён, стуча колотушками в свои бубны, закричали дикими голосами, к Духам Предков взывая. От белокожих пришельцев в Круг Волшебства никто не вошёл. То ли не знает их колдун плясок ритуальных, то ли противно ему. Внимают вожди пляске, склоняют в ритм ударам больших барабанов головы в парадных узорах из орлиных перьев. Занял место, раздвинув молча двоих самых сильных вождей и белолицый Вождь плечами широкими. Зашипели было вожди, завращали глазами свирепо, пытаясь призвать наглеца к порядку, да тот просто взглянул на них очами светлыми, страшными, из которых сама Смерть наружу глянула, приглашая присоединиться смельчаков на Полях Охоты к её воинам, и мгновенно затихли вожди. Раздвинулись послушно. Исполнили древний закон, который требует мира. А шаманы уже диким стоном кричат, нечеловеческими голосами вещают зловещие пророчества. И ничего хорошего не обещают их слова никому: засухи, голод, мор. Хоть бы кто поведал приятное уху: мир, урожай, здоровье и счастье – нет, в один голос колдуны лишь плохое пророчат. Кончили шаманы свои пляски. Попадали на утоптанную их ногами площадку, лежат недвижно, лишь облитые потом обильным груди вздымаются. Бросились к ним воины племён, чтобы вынести прочь, пусть отдохнут великие волшебники, да вдруг вышел в центр шаман белоликих, в своей белой одежде, руки вскинул к небесам, и грянул вдруг гром из вышины, пронёсся вихрь над головами, срывая парадные уборы из окрашенных кровью перьев. Не бывало такого доселе. Никогда! Чтобы Ветер Маниту обиделся на детей своих?! А чужой шаман вновь руки воздел, и с неба бездонного хлынул ливень, мгновенно костры шаманов потушил, прибил пыль, ногами плясунов поднятую. И, по мановению руки белого шамана так же мгновенно утих. Лишь ещё белее стал шаман, показав свои чудеса, да на лбу пот крупный выступил, но на ногах стоит твёрдо. Не падает. Притихли все, ждут, что скажет пришелец. И скажет ли? Брячислав напрягся, смотрит вокруг, что теперь будет. Но лишь чёрные и коричневые глаза блестят в темноте внимательно, не мигая… И нечеловеческим голосом, не открывая рта изрёк могучий колдун свои слова. А говорил он неслыханное: что пришли сюда новые Боги, и будут они отныне править под этим небом. И в доказательство своего явления и показали сии чудеса. Но Боги эти не требуют всеобщего поклонения, ибо верить в них можно лишь по собственному желанию и повелению сердца. Не захотят люди поверить в них – Новые Боги уважают выбор племён, и никого не собираются наказывать за безверие. Только и помощи не окажут, ибо она входит в обязанности прежних Богов. Но Великий Маниту признал себя сыном нового Бога Войны, пришедшего на землю бизонов, и тот принял это с радостью. А коли не верят слушающие белого колдуна, то вот оно, подтверждение! Вновь вскинул руки к небесам колдун, и грянул гром вновь. Ударила вдруг молния с чистого неба, вспыхнул огонь, приготовленный для совета. И в пламени вдруг взревевшем с невиданной прежде силой явился лик огненный, невиданный прежде никем из собравшихся. Открыло рот то явление, и пали ниц Вожди, ибо нельзя было выдержать божественный голос обычному человеку. Видимо, поняло это Божество, и вновь исчезло, и пламя Костра успокоилось, продолжило гореть, как обычно. Только тогда ушёл из круга белый колдун. На своих ногах. Тишина воцарилась, а Вожди посмотрели друг на друга, потом самый старый из них, из племени черноногих, достал торжественно трубку-калюмет, набил табаком душистым, прикурил от уголька, Божественной силой зажжённого, сделал первый глоток дыма, передал стоящему слева от себя вождю ассинибойнов. Тот повторил – передал дальше. Так и шла трубка Мира от вождя к вождю, пока не добралась до белолицего чужака. Тот затянулся, но дальше не передал. Ибо стоял следующим за ним вождь сенеков. Когда потянулся тот за украшенным перьями белоголового орла калюметом, чужак, минуя его, протянул символ вождю племени н'де, стоящим за ним. Удивились все, но промолчали. Слишком много неслыханного уже произошло. Но уже вернулась священная трубка к старому вождю, первому начавшему ритуал, и все уселись на ряд укрытых шкурами брёвен, составивших кольцо вокруг костра. Поднялся старый Вождь, произнёс слово, обращаясь к бледнолицему:

– Кто ты, и почему сел на место гуронов?

Словно ниоткуда выросла вдруг за спиной пришельца скво, и ропот ветерком пронёсся вокруг огня – никогда женщины не имели права присутствовать на Совете Вождей. Но та открыла рот и произнесла громко и смело:

– Я – Кими, дочь Быстрого Орла, вождя Рода Совы племени гуронов. Я – его губы, его голос. Голос моего мужа, Могучей Руки из племени славов.

Замерли вожди – ни имя, ни название нового племени им неведомо… А чужак начал свою речь, и скво повторяла их на языке людей:

– Я, Брячислав Вещий, из племени славов. Народ мой называется славяне, и живёт на древней земле за Большой Солёной Водой. Два круга Солнца назад я привёл своё племя на эти земли. Основали мы стойбище, где живём в вигвамах и типи [55] из дерева. Возделываем землю, разводим животных разных, и желаем жить в мире со всеми…

Сделал тут чужак паузу, зорко всматриваясь в неподвижные лица вождей. Затем продолжил:

– По незнанию, мы основали становище на землях гуронов, и в первое лето нашего пребывания там, была великая битва, где множество воинов пало от нашей руки в честном бою. Многих мы взяли в плен, но отпустили после того, как прошло время искупления. Ибо таков наш обычай.

…Вновь ропот пронёсся по кругу. Но чужой спокойно продолжал:

– Но когда Бог Прерий [56] вновь вернулся на берега Великих Озёр, пришли к нам посланцы племени гуронов и попросились под нашу руку. Они желали жить в мире, не тая на нас зло за то поражение, что мы нанесли им прошлый Солнечный Круг. Не было и у нас обиды на них, поскольку дрались мы честно, не используя подлых уловок – грудь с грудью, рука против руки. И приняли мы мир. И взяли их дочерей в жёны нашим воинам. Вот тому доказательство.

Вождь белой рукой показал на свою жену. Затем вновь продолжил:

– Приняв гуронов как равных себе, мы взяли на себя и заботы об их земле, об их стариках и их детях. Мы дали им кров, пищу и защиту. Но сенека желают захватить земли, ранее принадлежащие нашему отныне единому племени, потому мы просим Совет племён закрепить угодья гуронов за племенем славов, ибо мы теперь одно племя, одна вера, одна кровь. Я всё сказал. Хау.

Поднялся пришелец, ударил себя кулаком в грудь, чтобы видели все, сел вновь. И неподвижно застыла скво за его спиной…

… До Арконы Благословенной добрался Крут с кораблями Славгорода благополучно, и был встречен жрецами Святовида радостно. Пришлась ко двору и та треть даров братьев-князей, что передали они в знак веры. Подивились жрецы мехам невиданным, порадовались злату самородному, выслушали просьбы о людях. Ибо ничего, кроме новых поселенцев, не просили Брячислав и Гостомысл – всё, что нужно было, уже имелось на земле заморской. Но как раз с людьми и была проблема, причём, великая: Империя Трёхликого не унималась, нанимая племена франкские и германские для нападения на Славянские земли. Провозглашали они и походы на неверных, к коим в первую очередь относили тех, кто поклоняется другим Богам. И шли на помощь византийским легионам единоверцы из Галлии, Фракии, прочих земель, помогая в войне легионам Царьграда против персов Хосрова. Пала святыня Чернобогова, град Иерусалим в далёких землях, и иудеи вырезали тех, кто поклоняется символу креста до единого человека [57] . Оно, конечно, Чернобог проклят Старыми Богами, но уничтожать всех, не различая пола и возраста… На саму же славянскую землю непрерывно идут находники со Степи Дикой, из лесов франкских, желая примучить славян, обратить их в Проклятую веру, сделать рабами своими. Появились жрецы Чернобога и на дальнем Полуночье – племена финнов и норгов прислали своих гонцов с этими вестями. Изнемогает Земля Славянская от нашествий непрерывных, и дать людей жрецы просто не могут. Коли желают князья – пусть кликнут охотников, либо другими путями сами себе людей добывают под руку. Ибо всех, кого могли, уже отослали жрецы Святовида. И больше нет у них власти над Родами, чтобы в тяжёлые года у них воев и жёнок отбирать. Огорчился Крут тем словам. Опечалился. Как воздух нужен народ на новых землях. И чем больше – тем лучше. Прямо и не знает дружинник, что ему делать. И время идёт – до Ревуна-Рюеня [58] вернуться надо в град, ибо замёрзнет Леляное море, и не станет дороги домой… Произнёс это слово вслух «домой», и понял, что отныне действительно земли те новые – дом родной у дружинника. А поняв – сообразил, и где ему людей взять. Подивился, что же сразу не додумался то? Первым делом обменял оставшуюся часть добычи у жрецов на звонкую монету, золотую и серебряную, да продал им остаток мехов. Потом пошёл на рынок рабский, кликнул клич среди торговцев живым товаром, что на будущий год он готов выкупить каждого раба славянского племени, которого они привезут. А появиться он, Крут, либо гость от него, в месяце Разноцвете [59] . Готов даже залог внести, если опоздает, и оставит деньги в Храме Святовидовом! Показал сундук с золотыми статерами византийскими, торжественно передал его воинам дружины Храмовой, всем в белом, на белых же конях. Подивились купцы, но поверили. Ибо не бывало такого, чтобы славянин солгал. Противна ложь душе славянской. Посовещались работорговцы, пообещали на будущий год привезти всех, кого найдут, но меньше трёх тысяч человек. На столько тот сундук потянул. Порадовался Крут, но будет то лишь в следующем году, да и привезут народ измученный, в полную силу работать не могущий. Его ещё откормить нужно будет, да вылечить. На то время понадобится, понятно. Но не страшно то. Нисколечко. Ибо помочь родовичу – святое. А сейчас то кого везти? Пусты корабли. Лишь экипажи на борту, да воины. Пассажиров нет. Никого. Некого везти за моря, некого на новые угодья сажать. Но и тут Крут не опечалился, а послал глашатая по всей округе и граду, что готов выкупить он всех должников кабальных, кто не в силах долги свои выплатить, при условии, что те с ним пойдут. А таковых набралось едва ли не под тысячу: неурожай был в прошлом году, да нашествие ромеев. Так что многие и многие задолжали, продавали себя в закупы, в рабы, лишь бы семьи, да детишек прокормить… Похудела мошна так, что и дно видать, но доволен воин – поручение выполнил. Теперь можно и возвращаться со спокойной душой в новый мир!.. Грузятся люди на корабли, счастью своему не верят. Свободу получили! Избавились от постылого любому рабства! К тому же, по слухам, жизнь там, в новых местах спокойнее и богаче, да и князья не столь жестоки, как местные богатеи. Наслышаны про них, и не мало! К тому же, чтобы семьи не разлучать, разрешил Крут с собой их забрать, и многие решились. Да что там многие, почитай, все. Кто с собой детей везёт, кто идёт, потому что должны люди отработать за свой выкуп три года на новом месте, но разлучаться на столь долгий срок близкие не желают. К тому же и надежда, что на новом месте будет лучше, и вольный дух, что требует нового, и любопытство человеческое извечное… И идут люди на лодьи стар и млад, мужи и жёны, отроки и девицы. Прослышав про такое дело, сироты приходили, коих много появилось в славянской земле после нашествия ромеев, просились уплыть с дружиной. Без надежды просили. Просто пытаясь что-то изменить в своей горькой судьбине… Никому Крут не отказывал – брал всех. Уж и недовольны жрецы, косятся на воина нехорошо. Разговоры строгие с ним говорят, пеняют на деяния неслыханные, а тот им в ответ одно:

– Сказали, самому людей искать. Я и ищу!

Злятся жрецы. Но терпят. Слово ведь сказано. Но, видно, совсем не по нраву им то, что творится сейчас в Арконе, ибо в ночь перед отплытием явились к нему двое старших жрецов, вызвали на пристань, молвили слово суровое: больше Храм с князьями дел иметь не хочет. Вольны они, и пусть живут сами по себе. Ни на кого не рассчитывают, ни на какую помощь. А коли задумают вернуться на славянские земли – нет им сюда хода. И людям их тоже нет! Следующий год, поскольку, опять же, слово дадено, могут приплыть лодьи из новой земли сюда, но это будет последний раз! И больше ни кормить дружину, ни устраивать жрецы не станут. И, кстати, за ссуженные на время лодьи чтобы плату не забыли внести, да вернуть кораблики по приходу. Как хотите людей вывозите к себе. Больше мы вас знать не знаем!..