— Вы не писали матери писем, в которых говорили, что любите ее?

— Я всегда подписывала их: «С любовью, Пиа».

— И это не было выражением ваших чувств к ней?

— Нет. Это было просто окончанием письма.

— Мисс Линдстром, вы понимаете, чего добивается ваша мать?

— Да. Она хочет, чтобы я приехала в Италию. Но я не хочу ехать в Италию.

— Однако вы должны сознавать, что ваша мать не просит вас приехать, чтобы жить с нею.

— Но я ведь виделась с нею прошлым летом.

— Но вы понимаете, что ваша мать не обращается в суд или к вам лично с просьбой, чтобы вы жили вместе с нею?

—Да.

— Далее. Когда вы подписывали свое письмо «С любовью, Пиа», вы действительно не испытывали никакой любви к ней?

— Я не люблю свою мать. Она мне просто нравится.

— И вы не скучаете по ней?

— Heт.

— И у вас нет никакого желания увидеться с ней вновь?

— Нет. Я предпочитаю жить со своим отцом.

— Вы очень любите своего отца, не так ли, мисс ?Линдстром?

—Да.

— Вы встречались с мистером Росселлини, когда он жил в вашем доме?

—Да.

— Вы разговаривали о чем-нибудь с мистером Росселлини в то время?

— Поскольку он жил в нашем доме, мне, по-видимому, приходилось разговаривать с ним. Но я не помню, о чем мы с ним беседовали.

— Показался ли он вам человеком значительным, джентльменом?

— Не помню. Скорее всего, никаким не показался.

— Когда вы виделись с ним, что-то вызывало в вас протест против него?

— Я не наблюдала за ним. Я встречалась с ним крайне редко, обедала отдельно и рано ложилась спать.

— Но в те моменты, когда вы виделись с ним, вы не испытывали к нему никакой неприязни?

— Он мне не нравился, но неприязни к нему я не испытывала.

— А что вообще говорил ваш отец и что говорили вы о мистере Росселлини?

— Сейчас мне трудно вспомнить, о чем мы говорили. Однажды мы вспомнили, как он стоял у камина и рассказывал нам, как он религиозен. Он занял деньги у отца, а потом купил мне подарок.

Пиа расспрашивала судья Лилли:

— Вы чувствуете, что ваша мать теперь не заботится о вас?

— Мне кажется, она и раньше не очень обо мне заботилась.

— Почему вы так говорите?

— Ну, когда она уезжала, я ее совсем не интересовала. Только когда она уехала, вышла замуж и родила ребенка, она вдруг решила, что я ей нужна.

Грег Баутцер возобновил свои вопросы:

— Мисс Линдстром, хорошо ли вы знаете свою мать — или, может быть, у вас в будущем будет возможность узнать ее лучше? Любите ли вы свою мать?

— Наверное, не очень. Дело в том, что я с ней общалась достаточно, но не до такой степени, чтобы как следует узнать ее и полюбить. В основном обо мне заботился отец, и я большей частью жила вместе с ним.

Судья Лилли подвела итоги, найдя прискорбным тот факт, что дело получило столь широкую огласку, явившуюся результатом поведения Петера и Ингрид. Она обвинила их обоих в гордыне и эгоизме. Доктора Линдстрома она осудила за то, что он не предпринимал никаких шагов, кроме тех, которые вытекали из решения суда, а мисс Бергман — за излишнюю настойчивость в осуществлении своих прав, которые она «покупала и выпрашивала». Она также приняла к сведению неблагоприятный отзыв Пиа о муже истицы, Роберто Росселлини. Она добавила: «Закон не ставит никаких препятствий на пути мисс Бергман, если у нее возникнет желание увидеть Пиа здесь, если она об этом так мечтает. Мисс Бергман уехала в Италию в 1949 году по доброй воле и остается там до сих пор, но мы не имеем никакой официальной информации о том, собирается ли она когда-либо возвращаться в Соединенные Штаты. Суду нужно с предельной осторожностью решать вопрос о том, приказывать ли ребенку увидеться с матерью, особенно когда ребенок — несовершеннолетний и поедет туда против своей воли и воли того, кто ее опекает. Дети — это не то существо, которое можно передавать из рук в руки, чтобы потешить свою гордыню за счет благополучия ребенка».

Вердикт судьи Лилли гласил: «Суд полагает, что между истицей и ребенком должно быть достигнуто, насколько это возможно, примирение. Суд считает, что в настоящее время в интересах несовершеннолетнего ребенка ему не следует покидать свой дом в Соединенных Штатах и ехать 15 июля 1952 года к матери в Италию. Поэтому в прошении истицы об обязании ее дочери посетить Италию суд постановляет: отказать».

Находясь вдали, Ингрид не могла ставить под сомнение ход судебного разбирательства. Поэтому Роберто решил сам предстать на суде в качестве ее представителя, хотя был взбешен тем, что ему не разрешили послать письменные показания, данные под присягой. Из больницы Ингрид сообщала Молли Фаустман, одной из своих давних шведских подруг:

«Тоберто занят получением визы, чтобы поехать в Соединенные Штаты. Мы не видим другого пути. В .Вашингтоне сказали, что особых препятствий не будет, но придется подождать какое-то время. Петер сразу же сказал, что Роберто не впустят в Штаты.

Конечно, Роберто не успеет прибыть на суд, пока идет слушание дела. Адвокат Петера отказался сделать перерыв, мотивируя это тем, что процесс и так затянулся! Селзник и многие из наших друзей дали свидетельские показания о нашем доме и о Роберто.