Теория Дугласа Норта и его соавторов – пример «потом-западничества», причем в его самом медленном варианте. «Главная задача развития, – считают они, – понять, как можно добиваться улучшений в рамках ограниченного доступа. Для повышения уровня жизни людей это дает больше, чем переход к режиму открытого доступа, так как их доходы пропорционально растут, а случаев насилия становится меньше. Попытка проскочить эти стадии и сосредоточиться на переходе от ограниченного к открытому доступу, скорее всего, будет безуспешной <…> Открытый доступ не будет достигнут за один день, а современная демократия и экономическое развитие вряд ли станут результатом этих революционных битв » (выделено мной).

Как можно соотнести идеи Норта и соавторов с развитием архитектуры? Если принять тезис о том, что переход от ПОД к ПСД осуществляется только медленно, то придется более осторожно отнестись к приглашению западных экспертов для решения российских проблем, скажем проблемы транспорта Москвы. Дело не в том, что иностранный эксперт не в состоянии разобраться в этой проблеме (хороший эксперт в состоянии), а в том, что лица, ответственные за принятие решений, могут просто не понять концептуальн(ый)ого языка, на котором будут изложены рекомендации эксперта. Иными словами, приглашать экспертов необходимо, но, во-первых, надо избегать решений типа «давайте превратим Москву в Нью-Йорк (Ванкувер, Гонконг)», а во-вторых, каждый набор экспертных рекомендаций должен быть переведен на язык, понятный тем, кто принимает решения.

7. Историк Александр Янов родился в Одессе. Окончил исторический факультет МГУ. Печатался в «Новом мире», «Вопросах литературы», «Вопросах философии» и «Молодом коммунисте». Покинул СССР в октябре 1974 года под давлением КГБ. Преподавал в американских университетах. Доктор исторических наук. Опубликовал больше 1400 статей на многих языках и 22 книги в пяти странах.

Его рукопись «Происхождение автократии. Иван Грозный в русской истории» ходила в самиздате в 1970-х. Я ее прочел, когда писал свою диссертацию, и она оказала на меня большое влияние. Насколько мне известно, именно Янов первым описал чередование периодов реформации и контрреформации в русской истории. Это описание содержится во многих его книгах, в сокращенном виде оно выглядит так: «Условия, в которых рождалась в XV–XVI веках московская государственность, принципиально друг другу противоречили. С одной стороны, под влиянием своей прародительницы, варяжской Киевско-Новгородской Руси начиналась она как вполне европейская, т. е не самодержавная, не деспотическая. Конечно, авторитарная, как все современные ей европейские державы, и, конечно, отсталая (все-таки потеряла больше двух столетий под варварским игом), но в принципе не очень отличавшаяся от своих североевропейских соседей. Чтоб было понятней, напоминала она вначале то, что я сейчас называю либеральным авторитаризмом. Не зря же после каждого отката она неизменно на протяжении столетий возвращается именно к этой форме государственности.

С другой стороны, однако, рождающаяся московская государственность несла в себе целый букет потенциальной „порчи“: византийское влияние, наследие ордынского беспредела, главным в котором было то, что я называю „Ордынским синдромом РПЦ“, т. е. беспрецедентное богатство и могущество фаворитки завоевателей – церкви, сорвавшей нормальную для Северной Европы церковную Реформацию, – имперский соблазн, открытая граница в Северной Евразии. Наконец, умопомрачительная величина территории, которую так легко оказалось спутать с величием. Ничего этого не было у соседей, и все это сошлось в Московском государстве.

Вот эта „порча“, воплощенная в реакционных социальных стратах, в церкви, в дворянстве, в „номенклатуре“, наконец, всякий раз и отбрасывала Россию назад, едва она пыталась продвинуться дальше либерального авторитаризма. Отсюда повторяющиеся откаты (в жесткий авторитаризм, в контрреформы, в распад страны). Две души в душе одной. Или, если хотите, „испорченная Европа“» [5] .

Каков же путь к починке «испорченной Европы»? Для начала, считает Янов, нужна помощь Европы «не испорченной». Дело оппозиции в России не безнадежно, пишет он, «первоначальный (но решающий, способный напрочь расколоть элиту режима) толчок должен прийти извне. Остальное она доделает сама». Совершила же Россия Великую реформу середины XIX века – после Крымской войны. Свергла же четырехсотлетнее самодержавие – после поражения в мировой бойне. Добила же советского монстра – после рейгановских першингов: «Всего лишь финансовое расследование требуется. Потому что если есть у Путина ахиллесова пята, то она именно в том „Политбюро“, точнее, в активах этой единственной сегодня группы давления, способной вынудить его сесть за тот самый „круглый стол“, которого безуспешно добивались „рассерженные горожане“ зимой 2011-го».

Янов – наиболее последовательный представитель «уже-западничества». Его главные оппоненты – отрицательные самобытники, которых он называет нигилистами и к которым можно отнести Айн Рэнд и Максима Кантора, несмотря на отмеченную выше противоречивость позиции последнего. Привлекательность позиции А.Л. Янова – в его оптимизме: если Россия уже Европа, пусть даже испорченная, «ремонт» можно произвести сравнительно быстро. Уязвимая часть позиции – сама идея, которую Остап Бендер формулировал как «заграница нам поможет». Я вполне могу предположить, что не только для положительных самобытников и сторонников Путина, но и для тех, кого Янов называет либеральными националистами, идея внешнего толчка может оказаться неприемлемой.

Никакие логические аргументы не могут доказать правильность или неправильность любого из перечисленных выше подходов. Это вопрос темперамента, профессиональной подготовки и личных склонностей. Я надеюсь, что эти теории, представленные в виде наглядной схемы, помогут читателю уточнить свою позицию. Я буду особенно благодарен тем читателям, которые противопоставят моей схеме свои собственные.

Мои личные предпочтения сводятся к следующему. Я согласен с Владимиром Вейдле, которого цитирует Кара-Мурза: различия между «своим» и «чужим» относительны. Преувеличение этих различий не конструктивно. Экстремизм и западников, и самобытников ведет в тупик. В такой же тупик, мне кажется, ведет архитектурный экстремизм – как модернистов, так и неоклассиков. Я убежден, что хорошая архитектура – это всегда и свое, и чужое.

Я не верю, что Россия навсегда обречена крутиться в колесе растекания и затвердевания, интернационализма и ксенофобии, хаоса и тоталитаризма. Хотя циклические изменения существуют практически во всех культурах, цивилизация как раз в том и состоит, что не позволяет этим изменениям доходить до крайности как в той, так и в другой фазе.

Мне чужды как большевистская идея экспорта революции, так и американская идея экспорта демократии. Тем не менее есть два принципа либеральной демократии, без которых Россия, как мне кажется, не сможет вырваться из «кармического круга» хаоса и деспотизма. Это, во-первых, отделение церкви от государства и, во-вторых, подлинное разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную. Идея была предложена Джоном Локком, и она оказала влияние не только на Конституцию США, но и на знаменитый «Наказ» Екатерины, так что считать, будто эта идея «чужда русскому духу», просто ошибочно.