Чем короче ночь — тем мельче звёзды. Кажется, что небо трепетно оберегает свои светила, и в летнюю ночь, пронизанную животной чувственностью, тоже предаётся всепоглощающей страсти, убирая светила от жадных и бесстыдных взглядов случайных соглядатаев.

И едва начинает алеть рассвет, небо спешит скрыть звёзды до наступления следующей ночи, чтобы неохотно и ненадолго их выпустить.

Как ни торопились путники, в город они попали, когда на востоке засерели вершины гор, и, ночные светила, щедро рассыпанные по небосводу, начали таять, гася своё холодное сияние в преддверии зари.

Колтерн удивил своей сонной истомой предрассветного часа. Но даже в столь ранний (или поздний, для кого как) час город не был спящим, он скорее своей ночной аурой напоминал сон больного лихорадкой, вроде как бы и сон, но сон неспокойный, с вскриками, холодным потом, перемежающимися краткими периодами глубокого забытья. То тут, то там шныряли отдельные личности, толклись группки, решающие свои ночные дела. Соблюдая хоть какое-то подобие времени отдыха, тихо кто-нибудь кого-нибудь мутузил в уединённом уголке. А тот, кого мутузили, в свою очередь, старался сильно не орать, а так, тихонечко, в полголоса.

Протопав пару кварталов, путники свернули к таверне. Там было шумно. Даже не шумно, а громко. Для этого часа это было настораживающе.

Наскоро привязав лошадку спутники ворвались в таверну, ну если по существу, то не ворвались, шустренько вошли, не вызывая лишнего внимания. Внутри был разгром достойный сравнения с набегом диких огров на мирную деревеньку.

На своём месте остались только входная дверь и барная стойка, и то не вся. Боковая её часть была вломана во внутрь, про целостность посуды, заикаться не стоит. Зато проход от двери к барной стойке увеличился раза в три. Столы поломанной кучей жались к стенам. Там же находились лавки. Трагичности картине добавляли шесть трупов. Половина, из которых, была практически цела и опознаваема.

Но не разгром в таверне и не вид растерзанных тел повергал в шок новоприбывших.

Посреди зала был гном. То, что это был гном можно было понять только по невысокому росту, хриплому рыку, и голосу Бруфа, доносящемуся из-за стойки и вещающему о том, что крутящийся бешеный комок — это его брат и он должен остановиться, успокоиться и т. д.

При более детальном рассмотрении гном размахивал плахой (видимо куском лавки), и активные удары приходились в основном по тяжело экипированному человеку.

— Что-то неладно, — скороговоркой прошептал Куран. — он из него сам не выйдет.

Маг начал впадать в транс. Вот уже пошёл импульс. Маг начал ловить волну разума гнома.

Клич. Яростная волна безумной силы оборвала все проложенные магом мосты. Куран стряхнул отголоски силы.

— Р’оук, будь начеку. Он страшнее бешеного быка.

Куран выбросил вперёд руку с зажатым в ней посохом. Набалдашник практически коснулся обезумевшего месива из гнома и кучи плоти, когда-то бывшие человеком.

Слово Льда.

Импульс Силы, в который маг вложил не только всю свою мощь, но и резерв посоха, отразился от гнома и прошёл болезненным импульсом по нервным окончаниям мага. Он почувствовал, что его вывернули наизнанку. Всего и сразу. Глаза заволокло красной пеленой, в уши ударил мощнейший резонанс, хлынувшая из носа кровь окрасила в алый цвет землисто-серое лицо. Гном остановился. Оскаленный, грудь вздымается как кузнечные меха, окровавленные руки сжимают кусок древесины, бывшей когда-то частью лавки.

Боец перевёл взгляд на оглушенного мага, расширенные зрачки сузились, сфокусировавшись на жертве. Гном взревел. Крик леденил душу своей жаждой жизни. Чужой жизни.

«Всё конец»

Р’оук бросилась к магу и, преодолев вялое сопротивление, выхватила посох из ослабевших рук.

Кратко рыкнув, гном бросился вперёд. Сил Курана хватило только на то, чтобы увернуться и упасть безвольным мешком на пол.

Берсерк, на ходу, с едва заметной заминкой повернулся к магу, этой заминки хватило. Р’оук, размахивая благородным оружием как обыкновенной дубиной, в пару прыжков оказалась позади гнома. Зажмурив глаза, обрушила посох куда придется. Удар. Взмах. Со всей накопившейся дурью удар… замах…

— Р’оук! — хриплый голос мага, минуя уши, врезался в мозг, — дура, глаза открой! Замри!

Эльфийка замерла в позе профессионального косаря вначале сенокоса. Гном лежал вниз лицом. Рядом сидел маг. Он выглядел настороженно. Его опасения были оправданы. В непосредственной близости от него стоял своебразно-зелёный адепт мщения с посохом в трясущихся ручонках и с крепко зажмуренными от ужаса глазами.

— Куран! — из-за покорёженной стойки показался всклокоченный и бледноватый Бруф. — Как я тебе рад, — непослушными губами, но с явным облегчением в голосе пробормотал он.