Ставший к тому времени закоренелым финнофилом журналист нашел это место самым вдохновляющим во всем в городе, и самым холодным. Но это его не смущало, особенно после того, как он встретил на вершине трамплина симпатичную парочку — молодую лотту из Виипури и такого же молодого, четырнадцатилетнего часового с винтовкой.

«Я забрался на высоту 200 футов (320 метров) по качающейся, скрипящей деревянной лестнице. Наверху ледяной ветер пронизывал насквозь, а сила его была такая, что казалось, что взрослый мужчина тянет вас за рукав. На верхней платформе, откуда начинали разбег лыжники, стояла семнадцатилетняя девушка с покрасневшими от ветра щеками, с красивой прической, убранной под серую ушанку. Она стояла в огромной шубе из козьей шкуры, в одежде Робинзона Крузо.

Эта лотта с красивой прической была родом из Виипури. Получилось так, что она была в гостях у сестры в Рованиеми, когда началась война, и она записалась добровольцем в наблюдатели. Три раза в неделю, восемь часов в день, смены по два часа через два, она стояла на вышке. Каждую секунду она была готова позвонить вниз, если появлялись самолеты противника. Теперь они прилетали каждый день. Ее усердный молодой часовой должен был охранять ее от советских пулеметов».

Уже увидев тысячи лотт на службе, международная пресса впечатлилась ими не менее, чем боевыми частями финнов на фронте. Вот как описывал их организованный американский журналист Леланд Стоу, который начал писать о войне в середине декабря:

«Финские женщины стали уникальным и удивительным фактором, — писал Стоу, чьи финнофильские статьи появлялись в «Чикаго Дэйли Ньюс» и сотнях других американских газет. — Их организация «Лотта» была основана вместе с Республикой, и уже двадцать лет девочки с десятилетнего возраста и женщины до шестидесяти лет обучаются различным военным делам.

Были лотты-сиделки, лотты-снабженки, лотты-пожарницы, лотты — сотрудницы столовых, лотты такие и лотты сякие. Некоторые служили поварами на учениях армии уже многие годы, и мы видели их, тихо и с улыбкой исполняющих свой долг на всех фронтах войны. Многие другие молодые лотты, некоторые еще подростки, служили наблюдателями на крышах водокачек и других зданий, проводя часы, наблюдая за русскими самолетами на парализующих температурах минус двадцать пять и минус тридцать пять градусов ниже нуля.

Везде, где мы их видели, эти восхитительные финские женщины подавали пример преданности делу. Не думая о славе и с естественностью жен и детей первопроходцев, финские женщины взяли на себя мужскую работу, освободив тысячи мужчин для сражений на фронте.

Я уверен, что ни одна война — и, конечно, ни одна современная война — не видела столь большого вклада женщин, как в обороне Финляндии. В этом смысле мне на ум не приходит ни одна другая нация, которая сражалась бы с таким единством. Нацисты — даже их организованные немецкие женщины — не работали так много. Финны же делали это демократично, по призыву сердца. Женщины всего мира должны видеть во всех финках пример патриотизма, подкрепленного делами».

Неизбежно некоторые из этих храбрых женщин принесли самую дорогую жертву — слишком замерзшие для того, чтобы спуститься с вышки при налете, убитые бомбами или из русских пулеметов.

«Три члена «Лотта Свярд» выполнили свой долг до конца, — гласил приказ Густава Маннергейма от 26 декабря 1939 года. — Они остались на боевом посту и стали первыми лоттами, погибшими в бою».

Погибло еще больше лотт. В одном ужасном случае погибли мать и сестра несчастливого фенрика по имени Хукари, одного из подопечных Анны-Лиисы Вейялайнен на Туппуре. Летом 1939 года девятнадцатилетний призывник из Виипури потерял отца. Затем в конце декабря дом Хукари был уничтожен снарядом из 350-мм дальнобойной железнодорожной пушки (финны называли се «пуппса-призрак»). В результате этого его мать, сестра и два маленьких брата переехали в Куопио, ще сестра и мать Хукари стали лоттами.

Затем, в один из дней «затишья», как его называла Вейялайнеп, пришла весть, что его мать и сестра убиты при налете на Куопио.

«Мы все считали, что для одной семьи это слишком. Когда высокий, бледный парень, потрясенный этими вестями до глубины души, неровным шагом вышел из столовой и пошел к себе наверх, я хотела возопить к Богу: «Где Ты, если Ты позволяешь такому случиться?»

Немного погодя я зашла в его комнату. Он сидел за столом, уронив голову на руки. Я попыталась пробормотать слова утешения. «Я остался единственным кормильцем двух младших братьев. У меня не осталось ни одной фотографии моей семьи и моего дома!»».

Во время разговора Вейялайнен, уже опытный утешитель, незаметно забрала пистолет, который лежал на столике. «На всякий случай».

Всего за финскую войну погибли шестьдесят четыре лотты.

Май-Лис Тойвола, которая теперь служила наблюдательницей рядом со своим родным Койвисто, тоже смотрела смерти в глаза. 14 января, за день до переезда на новый пост, Тойвола сидела дома и расчесывала волосы перед зеркалом. Внезапно она услышала шум приближающихся истребителей, и она бросилась на пол. Раздался свист пуль и свист бомб, падающих неподалеку. Когда она встала, то в зеркале была дыра от пули как раз напротив того места, где она стояла.

В середине января, когда Май-Лис исполнилось 18, ее повысили до наблюдательницы. «Наблюдательная вышка была построена на вершине трех сосен, — вспоминала она. — платформа была тонкая, из нескольких досок. Мы работали парами, в двухчасовые смены.

У нас был бинокль и телефон. Нас не учили, как отличать свои самолеты от чужих. Мы сами как бы научились в ходе войны. Когда мы видели русский самолет, мы звонили и передавали информацию в соседний бункер».

Вражеских самолетов было много, как она вспоминала. Сначала появлялись истребители и расстреливали все живое, затем появлялись рои бомбардировщиков. Несмотря ни на что, работа наблюдательницы не была лишена забавных моментов — например, ее подруга лотта пришла на смену с завивкой. «Неважно, что шла война. Ей было важно хорошо выглядеть».