После консультаций с Рюти и Паасикиви — очевидно, Таннер считал затею слишком абсурдной, чтобы получить одобрение Маннергейма, — Вуолийоки, «самый необычный посол в истории Финляндии», получила разрешение на поездку в Стокгольм и встречу с Коллонтай. С такими рекомендациями специальный посол отправилась в Стокгольм инкогнито и прибыла туда 10 января. На протяжении трех недель Вуолийоки каждый день ходила в отель, проходила через его вертящиеся двери и поднималась в комнату, ще встречалась со своей любимой старой подругой, мадам Коллонтай. Несомненно, Таннер не надеялся на какие-то серьезные результаты этих странных встреч. Но его решение дать Вуолийоки полномочия, возможно, было самым мудрым шагом Таннера за всю финскую войну.

Все получилось не так, как он ожидал, но все же получилось: «Их (Вуолийоки и Коллонтай) способ ведения дел, по стандартам профессиональных дипломатов, был ужасающе неформальным и хаотичным, — пишет Якобсон. — Записей они должным образом не вели; они очень вольно добавляли в отчеты личные комментарии; к официальным инструкциям они добавляли свое живое воображение; короче говоря, они вели себя как две свахи, которые должны были честно или обманом заманить подозрительных и враждебных партнеров в законный брак».

«Но в результате, — отметил историк, — они запустили советско-финские переговоры о мире». Действительно, этот неформальный канал связи с Кремлем, что создала Вуолийоки, работал так хорошо, что 5 февраля в комнату мадам Коллонтай постучал сам Таннер.

В тот момент уже началось новое русское наступление на Карельском перешейке. Но в тот момент его ничто не могло остановить: пятно на репутации Красной Армии должно было быть смыто и будет смыто ценой любых потерь. Приказы Тимошенко были отданы, отменить их было нельзя. Они не зависели от каких бы то ни было переговоров, какими бы необычными они ни были. За Суомуссалми и Рааге нужно было отомстить. Этого требовала честь Советского Союза.

В то же самое время Сталин и Молотов, начинающие осознавать возможность вмешательства Англии и Франции — а этого они хотели всеми силами избежать, — одновременно приняли решение о возобновлении переговоров с Хельсинки, чтобы закончить войну сразу после восстановления пошатнувшегося военного престижа России. Разумеется, Отто Вилле Куусинену об этом никто не удосужился сообщить, не говоря об Эдуарде Гюннинене и его товарищах по Финской Народной Армии, которые все еще готовились к будущему вступлению в Хельсинки.

Неудивительно, что первая реакция Вячеслава Молотова на диалог между Вуолийоки и Коллонтай была столь же критичной, как реакция Таннера, однако Молотов не отверг этот диалог сразу. Он направил для инспекции ситуации Бориса Ярцева, бывшего второго секретаря советского посольства в Хельсинки и тайного агента. Именно Ярцев в 1938 году впервые поднял тему территориальных уступок. В то же самое время шведский министр иностранных дел Кристиан Гюнтер также прознал о странных делах над «Кафе Рояль». Соответственно, 25 января он решил еще раз предложить свои услуги этому окольному, по быстро развивающемуся «каналу мира», который установили Коллонтай и Вуолийоки.

Очевидно, доклад Ярцева Молотову был положительным, так как четыре дня спустя, 29 января, пришло послание для Гюнтера для передачи Танперу. Первое предложение в послании пс могло быть более важным:

«Правительство Советского Союза в принципе не против переговоров о заключении соглашения с правительством Рюти — Таннера».

«Этими словами, — пишет Якобсон, — правительство Куусинена, самое важное препятствие на пути к миру, было отправлено в ад проигранных дел коммунизма и о нем больше никто не слышал».

Но в протянутой руке Молотова была сталь: в том же послании, где запрашивались приемлемые для Хельсинки условия мира, целеустремленный советский комиссар также подчеркнул, что времени на раздумья у финского правительства мало.

Рюти, Таннер и Паасикиви, триумвират во главе финского правительства, разделились во мнениях. Как и во время первых переговоров в Москве, Паасикиви был за то, чтобы дать русским базу в Финском заливе — если не в Ханко, то где-то еще. Рюти и Таннер были против. Маннергейм, на этот раз, — тоже.

После консультаций троица решила предложить компромисс: финское правительство было готово пойти на некоторые территориальные уступки Кремлю на перешейке, оно также предложило сделать Финский залив нейтральной зоной. По поводу главного советского требования, Ханко, финны хранили молчание. «Финляндия также должна думать и о своей безопасности, — говорилось в ноте Рюти для Коллонтай. — Важность этого показали и последние события».

Рюти, полный надежд, полетел в Стокгольм, для того чтобы вручить ноту русскому послу для передачи в Москву. Его оптимизм был преждевременным.