Потом вдруг оказалось, что я – снова я: девушка в джинсах и футболке. Мои волосы сбились, я вся покрылась липким потом, но догнать ту девушку под раскаленным солнцем никак не удавалось. «Остановись! Я тебе помогу!» – кричала я снова и снова, срывая голос в крике.

Девушка исчезла. Я стояла на лужайке перед домом Шарля и держала в руках засохшую розу…»

«Я была безумно счастлива – солнце сияло в голубом небе, птицы щебетали на деревьях, и я выходила замуж. Я знала, что мой избранник – самый прекрасный, самый удивительный, и сердце мое пело от радости. В маминой комнате я перед зеркалом примеряла свой великолепный свадебный наряд. Мама, сидя передо мной на корточках, подшивала подол, но на меня не поднимала глаз. «Мама, ведь он меня любит?» – «Разумеется, любит, дорогая моя. Тебя все любят». – «Гостей будет много?» – «Весь город, красавица моя».

Тут я заметила, что мама утирает слезы. «Мама, ты плачешь?» Она плакала, уже не скрывая этого. «Но почему, мама, ведь все так чудесно!» Мама ничего не ответила, только поднялась и крепко обняла меня, поцеловала, а потом подтолкнула к двери.

Я вышла на высокое крыльцо и увидела перед собой весь город внизу: улицы были заполнены людьми, которые смотрели на меня, показывали пальцами. Я и сама видела себя словно со стороны – красивую, легкую, в белом платье. «Сейчас раздастся звон свадебных колоколов, я начну спускаться, и внизу возьмет меня за руку ОН».

Все замерли в ожидании. Ударили в колокол, еще… Ропот пробежал по толпе. Что случилось? Это был не свадебный, а погребальный звон – тяжелый, мрачный, гулкий. Сверху полилась вода – потоками, реками, будто небо опрокинулось… Весь город ушел под воду. И я вместе с ним».

…Стрелки часов на письменном столе показывали четверть третьего. Сны снам рознь, но Шарлоттины меня увлекли. Я прочел почти треть тетради, и ее образ стал более осязаемым. Мелкий, летучий, но вполне разборчивый почерк – материальный отпечаток душевных переживаний. Удивительные фантазии, достойные пера писателя. А главное, выражаясь заумными терминами, – художественное и логическое осмысление сюжетов снов, удивительное для шестнадцатилетней девочки.

Каждый сон начинался с даты; между ними случались большие пробелы или лаконичные записи в духе: «Я открыла глаза, и сон испарился, ничего не помню». Теперь я начинал понимать мрачность Шарля: судя по снам, Шарлотта, безусловно, его не любила, в ее мире фантазий в духе американских кинофильмов, где дважды второй героиней оказалась другая девушка (второе «я» Шарлотты?), не было место занудливому и в какой-то мере скучному пареньку. Совершенно очевидно, что Шарлотта смутно ожидала явления своего настоящего героя. Недаром последние три месяца своей жизни (первая запись датировалась двадцать седьмым февраля) она видела во сне одного и того же таинственного человека с треугольным лицом, которого тщетно пыталась опознать в ком-то из знакомых ей людей.

И еще один штрих зацепил меня во время чтения дневника снов – длинная, смутно знакомая фраза Шарля по поводу философии и самоубийства. Я порылся на книжной полке и, конечно же, обнаружил томик Камю. Так и есть, тирада была тщательно процитирована из философского эссе «Миф о Сизифе». Значит, Шарлотта читала сей труд Камю… И ведь тогда, вполне возможно, «главный вопрос философии» увлек ее настолько, что она решилась на самоубийство. Странная девушка.

Я зевнул. Пора было отправляться баиньки.

Несмотря на то что сон был коротким, я проснулся бодрым, вместе с щебетом первых пташек, и в семь часов, полный сил и энергии, уже встал. Спустившись на кухню и быстро сориентировавшись в шкафчиках Лорен, я сварил себе большую чашку кофе, в одно мгновенье наполнив весь дом ароматом арабики.

Утренние часы исполнены особого очарования и тишины. Я вышел на веранду и мирно уселся на ступенях, делая осторожные, обжигающие глотки, не думая ни о чем, просто наслаждаясь солнцем, цветами, свободой. После ночи открытий мне не давала покоя мысль о том, что во всем этом деле одна из самых важных деталей – сны. Странная девочка Шарлотта, столько знавшая в свои шестнадцать, хранившая множество тайн, так не похожих на обычные секреты школьниц, записывала свои сны. Зачем? Наверное, она считала их важной составляющей своей жизни, если полагала, что именно в царстве Морфея могла видеть истинные души людей. Она, невидимой тенью войдя в мой собственный сон, за руку привела меня к некой двери какого-то дома, находящегося, вполне возможно, здесь, в Версуа. Что это за дом? Кто в нем живет? Не там ли прячет таинственный «икс» пропавшую Ольгу? Мне предстояло ответить на эти вопросы, и дневник Шарлоттиных снов – я был в этом абсолютно уверен – может помочь в этом.

Тут я вспомнил, что вчера, во время прогулки по улице Дегалье, Соня упомянула, что за трехэтажным домом находится местное кладбище. Все имеет свое начало, а, по моему глубокому убеждению, история исчезновения Ольги началась со смерти Шарлотты, которая сменила свое место жительства и ныне обитает на кладбище – по информации той же Сони, в последнем ряду, у стены. Я подумал, что мне стоит сходить туда. Можете смеяться, но я полагаю, на могиле гораздо проще пообщаться с умершим. Разумеется, мысленно.

Кладбище Версуа походило на большинство европейских – чистенькое, с гравиевыми дорожками и ровными рядами кипарисов. Никаких оградок, на большинстве памятников отсутствуют фотографии, зато тут есть и детские игрушки, и целые композиции из цветных камешков.

Но могила Шарлотты, находившаяся в самом углу кладбища, отличалась суровой простотой: ровный прямоугольник розового гравия, керамический горшок с цветущими ирисами, гранитная плита с шаблонной надписью «Шарлотта Дижон», даты короткой жизни и – «Покойся с миром». Но внизу, прямо по камню, было криво начертано белой краской: «Пой, Шарлотта, пой!» Кто сделал эту надпись и что хотел ею сказать? Соня не упоминала, что Шарлотта любила петь. Или здесь имелось в виду нечто другое? Я вздохнул, допил свой кофе и с пустой чашкой направился домой.