Я проснулся под вечер от шума дождя. Осторожно повернувшись, обнаружил, что голова перестала болеть, и это наполнило меня величайшей радостью. В полумраке комнаты я прошел к окну и открыл его, с наслаждением вдыхая живительный озон и свежесть.

В трехэтажном – на несколько семей – доме напротив ярко горели все окна, по дороге за живой изгородью, мягко шелестя шинами, проезжали машины, слышались веселые голоса и смех. Жизнь продолжалась, и атмосфера этой чистенькой цветочной страны – атмосфера жизнелюбия, легкости и радости – наполнила, наконец, мою грудь. Мне захотелось куда-нибудь пойти, поехать, чтобы знакомиться с людьми, слушать их рассказы о себе, чтобы посидеть на террасе какого-нибудь уютного кафе, потягивая горячий кофе, слушая французскую речь, размышляя над своим таинственным сном, предвосхитившим прилет в эту страну. Жизнь прекрасна и полна неожиданностей, главное – чтобы не болела голова.

Я обернулся, и наконец внимательно рассмотрел комнату. Безусловно, это была комната Шарлотты, где жила до своего исчезновения и Ольга. Высокая деревянная кровать, комод с зеркалом, у одной стены – массивный платяной шкаф, у другой – письменный стол и полка с книгами; на полу – тонкий коврик с африканским рисунком. Эта комната всей своей обстановкой, не менявшейся, наверно, с какого-нибудь затертого века, когда здесь жили предки Лорен, навевала покой.

Я ясно представил себе, как нескладная рыжая девушка, лежа на этой кровати с книжкой в руках, время от времени отвлекалась от чтения и смотрела в окно, на луну и звезды. Наверняка она пользовалась торшером, стоявшим слева от кровати, – на длинной деревянной ноге, с абажуром зеленого цвета, украшенным бахромой. Я включил его, и комната стала еще уютнее. В этот момент раздался негромкий, но четкий стук, и тут же дверь открылась, пропуская Соню.

– Ты уже пришел в себя? Боже, как ты нас напугал. Лорен настаивала на том, чтобы вызвать врача, но я-то знаю твою нелюбовь к медицине, поэтому попросту дала выспаться и приготовила зеленый чай.

Она приблизилась, протянула мне чашку чая, и я немедленно его выпил, с благодарностью взглянув на свою целительницу. На ней были темные брюки и алая рубашка, расстегнутая почти до пупка, а губы – ярко накрашены и растянуты в улыбку. Догадайтесь с трех раз, чем мы были заняты ближайшие час-полтора. Впрочем, к расследованию это не имеет никакого отношения.

…В одиннадцатом часу городок утонул в сливочно-нежных сумерках, все звуки словно стали тише и мягче. После ужина, в то время как Лорен занялась загрузкой посуды в посудомоечную машину, мы с Соней отправились прогуляться по улочкам Версуа. После теплого летнего ливня каменные мостовые блестели как зеркало. Мы шли мимо славных домиков, будто игрушечных, в которых, казалось, должны обитать если не сказочные феи, то стопроцентно счастливые люди, у коих просто невозможны никакие неприятности и беды. А между тем у Лорен, к примеру, утонула обожаемая дочь. Диссонанс.

Улочка Дегалье, на которой стоял дом Лорен, полукружием шла от главного проспекта, где находились железнодорожная станция, супермаркет и основные автобусные остановки, к тому же проспекту, но немного ниже, недалеко от поворота на пляж. По одной стороне улочки находились школа, дом директора почты, затем – строительного субподрядчика, Сониной тетушки, пожилого рантье со смешной фамилией Барабану и так далее. Прямо напротив дома Лорен, как я уже упоминал, стоял трехэтажный двухподъездный дом, торцом выходивший на частное владение моего нового знакомца Шарля Монтесье. Его дом – по словам Сони, внушительный особняк в два этажа с французскими окнами – был почти не виден с улицы, во-первых, из-за живой изгороди, аккуратно подстриженной в виде почти двухметровой стены, а во-вторых, из-за целого парка, высаженного на территории этого поместья. Соня также сообщила, что рядом с особняком имеется бассейн, а с обратной стороны – теннисный корт.

– Собственно, этот особняк принадлежит не Шарлю, а его отцу – Роже Монтесье, – также доложила мне Соня. – Роже – этакий красавец-мужчина, одинокий волк, владелец целой сети магазинов, снабжающих всех желающих всевозможными семенами и рассадой для садов и огородов. Мать Шарля давно умерла, и, наверное, поэтому мальчишка, надо сказать, вырос довольно нелюдимым. Этакий бука. И неудивительно, что они с Шарлоттой подружились, – дочка Лорен была, скажем так, не от мира сего.

В это время мы вновь спустились к проспекту, пересекли его и свернули на узкую, утопающую в зелени улочку. По обе ее стороны красовались особняки в окружении лужаек и садиков, с высокими елями вдоль заборов, ронявшими свои ароматные липкие шишки прямо на мостовую к нам под ноги.

– Ты видел книги Шарлотты? – не умолкала Соня. – Весьма странный подбор для шестнадцатилетней девушки. Такое впечатление, что они с Шарлем пытались вызывать духов или что-то в этом роде.

Голоса мягко звучали в теплом воздухе, переплетаясь с доносившейся откуда-то музыкой. Мы вышли к озеру. Вдоль набережной – розоватые гравиевые дорожки, в воде – лодки и яхты, а в самом конце, у мола все с тем же пейзажем из белоснежных яхт, светилось огнями уютное двухэтажное кафе, в этот час заполненное людьми. Мы нашли свободный столик на террасе внизу и заказали кофе с коньяком. Теперь, удобно устроившись, наслаждаясь прекрасным коньяком и видом на озеро с отраженной в самом центре луной, можно было и поговорить. О чем угодно – о местных ценах, о сортах герани и книжных пристрастиях – просто, чтобы проникнуться духом городка, где сначала погибла одна девушка, затем пропала другая.

– Выглядишь совершенно измученной, – заметил я, глядя на Соню, заказавшую себе сразу две чашки кофе. – От тебя одни глаза остались.

– Еще бы, – горько усмехнулась она. – Двое суток толком не спала, то и дело просыпалась среди ночи, словно кто-то меня толкал. Ума не приложу, что случилось с этой Ольгой и что теперь делать. Давай я сразу расскажу тебе все, что знаю о ее исчезновении.

Соня лихо допила коньяк и закурила.

– Два дня назад была вечеринка у Монтесье, ее устроил Роже по случаю дня рождения Шарля. Нас с Ольгой туда пригласили.