— В Москве-то, слышал новость?

— Не слыхал.

— Вот ведь, — огорчился Иван Павлович. — Ну да ладно, я тебе расскажу… — Он закашлялся, поперхнувшись, потом еще раз поглядел на сына, и, словно окончательно удостоверясь что рядом сидит его, Ивана Павловича Быкова, кровный сын, сказал:

— Понять не могу, как такого Голиафа родил!

Он потер виски и грустно промолвил:

— Матери-то не помнишь?

— Не помню.

— Хороша была очень! Я за нею четыре года ходил, делал предложения. Она, знаешь, какая была?

— Откуда мне знать?

— Очень для меня была снисходительная. А ростом большая, немного поменьше тебя. Я с ней под руку никогда не ходил. Она, бедная, в тифу померла.

Он всплакнул немного и тотчас принялся рассказывать о последнем московском чуде:

— Будто воздушный шар надувают, и он бомбу в тысячу пудов подымет.

— Надувать-то его надувают, да вдруг его ветер в сторону унесет?.. — насмешливо отозвался Быков.

Иван Павлович огорчился, укоризненно покачал головой:

— Никогда старика отца не порадуешь, — знаю, моим былям не веришь…

— Домой пойдем?

— Пойдем, пожалуй…

— Как Ваня живет? — спрашивал Быков в гардеробной, пока отец возился с калошами.

Старик как стоял, так сразу и упал на колени.

— Милый ты мой, — закричал он, — я во всем виноват! Меня вини одного…

Летчика удивило неожиданное волнение старика, и, еще ничего не понимая, он тихо твердил:

— Да, встань же ты, наконец… Пристало ли тебе на коленях посреди такого заведения стоять?

— Сил моих нет, — скорбно ответил старик. — Все глазыньки я проплакал.

Переходы от слез к смеху были у него мгновенны: поднявшись с полу, он улыбнулся:

— Баловник наш Ванюшка, право…

Долго добирались они на извозчике до Якиманки. Быков молчал, не понимая, почему так расстроился старик при упоминании о Ване.

В квартире было грязно. В комнате Быкова все осталось по-старому, только пыль лежала густым слоем на бумагах и книгах. В той комнате, где жил старик с Ваней, стояли две кровати, но кровать мальчика была теперь большая, железная.

— Сильно вытянулся паренек, — осторожно промолвил старик, не решаясь сразу приступить к решительному разговору.

— Где же он полуночничает? — угрюмо спросил Быков.

— Не иначе, как на фронте! — убежденно ответил старик.

— Путаешь ты, отец…

— Ничего не путаю…

— Как же он на фронт мог попасть?

— К тебе в отряд убежал…

— Час от часу не легче, — возмутился Быков. — Да как же ему до фронта добраться?

— Настойчивый очень, — тихо сказал старик. — Такой доберется.

Быкову вспомнился почему-то рассказ Чехова о мальчиках, убегавших в дальние края, — очень хорошо читал его вслух старик Победоносцев. Мальчик, подписывавшийся «Монтигомо Ястребиный Коготь», казался Быкову очень похожим на Ваню — такой же упрямец, мечтательный мальчик, с самого детства думающий уже о том, что со временем совершит великий подвиг. Вспомнил Быков и про то, как сам убежал когда-то от отца к мальчишкам, жившим верстах в десяти от имения Левкаса, как удил рыбу с ними, плавал по морю на шаландах и дней восемь не заявлялся домой.

Только ведь тогда было проще. А теперь-то… Одному в такую пору пробираться на фронт не очень легко, особенно если учесть, что поезда в прифронтовой полосе подолгу стоят на полустанках, что по дороге ни за какие деньги не достанешь съестного, да и денег-то, наверно, нет у Ванюшки. В те дни во многих русских газетах печатались портреты гимназистов, отличившихся на фронте. Некоторые из них даже были награждены георгиевскими медалями и крестами. Наглядевшись на эти портреты да начитавшись исторических повестей, рассказывавших то о петровских потешных полках, то о сыновьях генерала Раевского, участвовавших в бою вместе с отцом, иные мальчики бросали родительский дом и убегали на фронт. Среди них оказался и Ваня, хоть он и не понимал, что же такое настоящая война, в которой участвует его названый отец.

Быков долго рассматривал тетради и книги приемного сына, словно надеялся найти в них следы Ваниной жизни. Тетради и книги были аккуратно расставлены дедом. Книги были в отличном состоянии, тетради чисты, аккуратны, и на каждой почти странице красными чернилами выведены пятерки.

В большом альбоме были наклеены фотографии Быкова и его друзей, портреты, вырезанные из «Огонька» и «Солнца России», — все, что мог разыскать мальчик в газетах и журналах о своем названом отце, собрано, тщательно подклеено, пронумеровано, размечено цветными карандашами.