Шрифт:
А Чуча вернулся.
Настал день уезжать мне домой.
Я вышла проститься с лесом. Ранний снег растаял. Солнца не было. Лес стоял мокрый и настороженный. Ждал. Ждал ветров, настоящего зимнего снега.
Среди бурого брусничника ярко зеленел мох. Желтая голенастая трава торчала вдоль тропинки… Вот знакомая поваленная елка корнями наружу. А дальше — необжитой, лесной лес.
Я узнавала и не узнавала эти места. И они едва помнили меня…
Вдруг к ногам упала огромная шишка. Шишка-великан. Я подняла ее. Наверху в ветвях что-то шарахнулось и притихло. Белка?
А может быть…
Я вытянула руку ладонью вверх.
— Ну, иди!
Но никто не спустился на ладонь.
Я побрела дальше. У входа в чащу, там, где обрывалась тропинка, на ней лежала ореховая звездочка — пять отличных желто-коричневых орехов в буром узорном домике. Я поглядела вокруг: орешника близко не было. И опять я подумала: а вдруг!
И позвала:
— Чуча!
Снова что-то зашуршало на сером стволе елки. И сверху, издалека, донеслось непохожее эхо: «Чу-ча! Чу-ча!»
Ветер подхватил его, смял, перемешал с шумом хвои, редким криком птиц, стуком голых веток. Все эти шорохи, крики, скрипы сомкнулись.
И вдруг я различила:
Я ветер, я ветви, я вечен, — так говорил лес.
Я зелен, я волен, я полон, — говорил лес.
У меня есть дубы и грабы, У меня есть грибы и рыбы, Под водою — линь, Над водою — лань…В моем кармане топорщилась шишка; пальцы согрели древесную гладкость орехов; во мне, надо мной и кругом раскачивалась, то отходила, то проступала Большая Песня Леса — подарки Чучи…
Я буду их беречь.
Я всегда их буду беречь.