Думаю, все дело в безмерности. Необъятности того, что скрывается под поверхностью. Тьме в наших снах.

Впрочем, я витаю в облаках. Простите. Я писатель неопытный.

Я хотел найти себе жилье. Так я с ним и познакомился. Мне нужен был компаньон, с которым я мог бы разделить квартиру и расходы. Нас представил друг другу один общий знакомый в химической лаборатории при больнице Св. Варфоломея.

— Я вижу, вы были в Афганистане, — тут же сказал он мне. У меня отвисла челюсть, и я уставился на него широко открытыми глазами.

— Поразительно, — пробормотал я.

— Ну, это пустяки, — сказал мне облаченный в белый лабораторный халат незнакомец, которому было суждено стать моим другом. — По тому, как вы держите руку, я могу заключить, что вы были ранены, и довольно необычным образом. У вас загорелое лицо. Военная выправка. В Империи не так уж много мест, где военный может получить такой загар и — принимая во внимание природу вашего ранения и обычаи пещерных жителей Афганистана — перенести такие пытки.

В таком свете все и вправду казалось до смешного простым. Впрочем, так бывало всегда, когда он объяснял свои выводы. Я загорел до черноты, и, как он верно заметил, меня пытали.

Боги и люди Афганистана были дики и непокорны, они не хотели, чтобы ими правили из Уайт-Холла или из Берлина, да что там — даже из Москвы, и не были готовы принять разумный миропорядок. Я был откомандирован в предгорья в составе N-ского полка. Мы были на равных, покуда дрались в горах и на холмах, но когда стычки переместились в кромешную темноту пещер, мы совершенно растерялись и потеряли ориентацию.

Никогда не смогу забыть зеркальную поверхность подземного озера и существо, которое поднялось из вод; глаза его открывались и закрывались, и певучий шепот, сопровождавший его появление, вился над тварью, как жужжание мухи, большей, чем мир.

То, что я выжил, было чудом, но я все же выжил и вернулся в Англию. Мои нервы были до крайности расшатаны. То место на плече, где меня коснулся рот этой гигантской пиявки, осталось навсегда отмеченным мертвенно-белым ореолом, и рука моя иссохла. Когда-то у меня была репутация отличного стрелка. Теперь не осталось ничего, кроме страха перед подземным миром, точнее сказать — панического ужаса, из-за которого я готов был скорее потратить полшиллинга из военной пенсии на кэб, нежели спуститься в подземку за пенни.

Впрочем, тьма и туманы Лондона меня приняли, успокоили. Я лишился прежнего жилья из-за того, что кричал по ночам. Да, я был в Афганистане, но я вернулся.

— Я кричу по ночам, — сказал я ему.

— Мне говорили, что я храплю, — ответил он. — Кроме того, мой образ жизни нельзя назвать размеренным, и я часто стреляю для тренировки по каминной доске. Мне будет нужна гостиная для деловых встреч. Я эгоистичен, скрытен и мне легко наскучить. Это вас смущает?

Я улыбнулся, покачал головой и протянул ему руку. Мы обменялись рукопожатием.

Квартира, которую он нашел для нас на Бейкер-стрит, как нельзя лучше подходила для двух холостяков. Я помнил все, что мой друг говорил о своей склонности к уединению, и потому воздерживался от вопросов о том, чем он зарабатывает на жизнь. Впрочем, многое дразнило мое любопытство. В любое время к нему могли явиться посетители, и тогда я покидал гостиную и удалялся к себе в спальню, гадая, что у них общего с моим другом: у бледной женщины с бельмом на глазу, щуплого человечка, похожего на коммивояжера, представительного денди в бархатном пиджаке и у всех остальных. Некоторые приходили часто, многие появлялись только однажды, говорили с ним и уходили — обеспокоенные или удовлетворенные.

Он был для меня загадкой.

Однажды, когда мы наслаждались одним из превосходных завтраков нашей хозяйки, мой друг позвонил и вызвал эту милую даму.

— Примерно через четыре минуты к нам присоединится еще один джентльмен, — заявил он. — Понадобится еще один прибор.

— Хорошо, — ответила она. — Я поджарю еще несколько сосисок.

Мой друг невозмутимо вернулся к утренней газете. С растущим нетерпением я ожидал объяснений и наконец не сдержался.

— Я в недоумении. Откуда вам известно, что через четыре минуты у нас будет посетитель? Не было ведь ни телеграммы, ни письма, ни записки.

Он слегка улыбнулся.

— Вы не слышали стук колес экипажа на улице несколько минут назад? Он притормозил, когда проезжал мимо, — очевидно, когда кучер заметил нашу дверь. Затем он снова набрал скорость и проехал мимо, в сторону Мэрилебон-роуд. Там полным-полно экипажей и кэбов, которые подвозят пассажиров на железнодорожную станцию и к Музею восковых фигур. Именно там высадится тот, кто не хочет, чтобы его заметили. Дойти оттуда до нас можно приблизительно за четыре минуты…

Он бросил взгляд на карманные часы, и в тот же миг я услышал звук шагов на улице.