По всему пути уже развесили алые ленты — как символ любви, а в одном месте (Любимый не признавался в каком) жениху и невесте предстояло перепрыгнуть через метлу, по африканской традиции.

Стая из двух тысяч голубей уже сидела в клетках, готовясь взмыть к облакам, когда молодые прибудут домой. Фура посуды была заготовлена, чтоб потом ее вдребезги бить да выкидывать в окна блюда и пироги — это чтоб, значит, всю жизнь молодожены в счастье прожили.

Для брачной ночи уже застелили кровать: снопы поверх матраса, застеленные дорогущим персидским ковром, две перины из лебяжьего пуха, простыня из китайского шелка, шесть подушек из магазина «Харродз», что в Лондоне, одеяло оттуда же. Все закинуто коленкоровой простыней из местного универсама: сверху по ней будут прыгать дети, чтобы потомство у молодых было крепче, а потом уже лягут свидетели, к которым молодожены кровать придут выкупать — что за брачный союз без препятствий?

***

Съемку начали сразу. Как только автобус подъехал к огромной лужайке, из домика, что так не нравился жителям окрестных вилл, выскочила невеста — с пышной прической, в огненно-красном платье, с такого же цвета помадой на пухлых губах и едва высохшим лаком на ногтях.

— Это же тетя Маруся! — радостно запищал Ося, сгреб в охапку Гришу и шар и выскочил из автобуса.

— Я это не надену! — вопила она. Из домика вслед за ней выбежал некрасивый дядька в черном костюме с блестящим розовым галстуком и с холщовым мешком в руках. — Я не для того лицо три часа красила и парикмахера почти изнасиловала, чтобы все это спрятать!

— Фата — оберег от порчи, чтобы злые духи не узнали мою невесту в лицо, — нравоучительно говорил дядька и показывал на мешок. — Поэтому она должна быть густой и практически непрозрачной.

— Хо-хо-хо, тетя Маруся! — замахал рукой Ося, а Гриша добавил громким негномьим басом: — Мазаль Тов![162]

Жених и невеста обернулись, широко раскрыв глаза и рты. Оба узнали двух мальчиков; причем Маруся скорее обрадовалась, но изумилась, увидев, как Осина «игрушка» заговорила; а вот Любимый… Только что упомянувший злых духов, он ужас как испугался. Словно короткое замыкание, вспыхнул в памяти жуткий миг перед крушением звездолета, когда, увидев Землю в иллюминаторе и наведя телескоп на поверхность, Любимый почувствовал резкий запах петрушки и укропа.

Такие благовония на его корабле отсутствовали, и он завертел головой, не зная, что ожидает увидеть. Кончик его крючковатого носа зашевелился, что происходило всегда, когда Любимый нервничал. Маленькие глазки захлопали, пытаясь одновременно смотреть во все стороны.

На огромном экране, разумеется, в форме сердца, он вдруг заметил игрушечный паровоз, несущийся навстречу звездолету по коридору колеблющихся огоньков. Верхом на паровозе сидели: ребенок на вид лет пяти или трех и две страшные куклы, причем одна из них — с бородой. Все трое орали, махали руками и стремительно придвигались все ближе и ближе, пока их жуткие рожи не заняли весь экран целиком…

«Злые ду-у-ухи!» — диким голосом заорал пилот и пустил звездолет в пике.

— Злые духи! Злые духи! Я их узнал! Скорее надень фату, милая! — Любимый прыгнул к невесте, раскрыв холщовый мешок пошире. Маруся ловко увернулась и отскочила в сторону.

«Злые духи» вели веселый репортаж в стеклянном шаре с места события.

— А давай на небе, — хихикнул Ося, — а то шар слишком маленький.

Мальчики сосредоточились — и по небу вприпрыжку забегала ярко-красная Маруся и следом черный Любимый с мешком, вот смеху-то. Молодые прыгали по лужайке, как не слишком-то резвая козочка и переевший козел, не обращая на свои проекции наверху никакого внимания.

— Ебани-и-ись!! — завопила вдруг продавщица и замерла на скаку. — А это еще что за ептвоюмать?

К репортажу на небе добавился белый «роллс-ройс» с кучей ленточек, шариков, надувной куклой в бикини и несчетным количеством жестяных банок, привязанных к заднему бамперу. В красном платье Маруся с не менее красным лицом застыла возле машины. Подбежал черный Любимый с холщовым мешком наготове.

На лужайке все слушали, как жених заставляет невесту поскорее надеть фату и поехать с ним на машине, отгоняя злых духов шумом консервных банок.

Ося и Гриша смотрели то на свой репортаж на небе, то на лужайку с орущим женихом.

— Снизу смешнее, — пробасил Гриша. — На небе-то их не слышит никто.

— У меня есть идея! — придумал Ося. — Давай покажем на небе нас с тобой. Будем там рожи корчить и руками размахивать, как для глухих по телевизору. Тогда всем, кто эту свадьбу на небе увидит, тоже весело будет.

На небе сразу же появился Ося в огромных клоунских ботинках, хотя внизу таких на нем не было.

— А вот мы для смеху еще усы тебе подрисуем, шляпу на голову, галстук и трость, — сказал Гриша и, прежде чем вставить себя в ту же проекцию, добавил, что хотел.

***

На пустой Пушкинской площади Варвара и Ди безумными глазами смотрели на беснующихся в небе мальчишек. Там же, вокруг свадебного «роллса», бегали еще двое — Варвара узнала их сразу. Противный тип в черном костюме при галстуке явно был женихом, с лицом ни дать ни взять как у того Любимого, что она в своей сказке изобразила; ну а с невестой и так лично трижды встречалась. Только про то, что эти двое жениться собрались, она сочинить не успела еще — они ее опередили.

«Похоже, герои из сказок переходят в реальность, стоит о них только по клавишам отстучать, — подумала Варвара, — а дальше живут самостоятельно». Или кто-то успел уже по ее сюжету кино снять, что было бы более правдоподобно, если бы фильмы всегда на небе показывали и если бы не было там Оси и Гриши.