Ди трижды осенила себя размашистым крестным знамением, достала из сумочки пачку «клинекса» и разрыдалась в голос. Ее плечи в блестящем меховом манто безудержно затряслись. Пронзительно вскрикивая, она предалась выразительным судорогам, громко сморкалась и кидала на пол скомканные салфетки.

Танька смотрела молча, затем поднялась с колен, приблизилась к Ди и обняла ее. Та взвыла громче, красиво взмахнула руками в лайковых черных перчатках, что облегали ладони и нижнюю часть тонких пальцев; оголенные ноготки блеснули траурным лаком. Руки изящно сомкнулись на Танькиной тонкой шее, и, не переставая содрогаться в рыданиях, вдова повисла не ней, как тяжелое пальто на проволочной вешалке. Варвара непроизвольно сделала шаг в их сторону, словно стремилась разнять, но тут же остановилась.

— Олежка, Оле-е-ежечка бедный! — запричитала Ди. — Зачем ты ушел от на-а-ас? Оста-а-авил сирото-ой О-осю, такого ма-аленького!

Танька молчала, только раскачивалась в такт рыданиям и ласково поглаживала подругу-родственницу по спине. Глаза у самой были сухи по-прежнему, она лишь моргала и время от времени поглядывала в угол комнаты, то кивая, то чуть мотая головой, будто знаки какие-то подавала кому-то невидимому.

— Куда, куда-а-а отправилась теперь твоя грешная душа-а-а? В какие страшные скитания? — не унималась Ди. — Будет она страдать ве-е-ечно, расплачиваться за тяжкие земные грехи-и-и! Не будет ей больше ни отдыха, ни поко-о-о…

— Боже мой, Ди! — не выдержала Танька. — Я знаю, что ты очень расстроена, но... Что ты несешь? Какие грехи?! О каких тяжких скитаниях ты разгоревалась вдруг?

Ди оторвалась от Таньки и тщательно высморкалась — еще пара скомканных «клинексов» упали на пол.

— Ты, Танька, ничего не понимаешь, так молчи! — продолжила она уже совершенно иным голосом — твердым и невозмутимым. — Душа человека бессмертна, ты и сама это не отрицаешь, но если при жизни он не признавал Бога и не молился о грехах своих, не посещал храм, не соблюдал положенных ритуалов, то после смерти его душу настигнут страшные испытания! Душа будет ходить по черным коридорам ада, искать успокоения, но не найдет, так как при жизни человек не молился Богу, и некому за эту душу будет заступиться!

Танькино тело колыхнулось, глаза выпучились, рот широко раскрылся, глотая воздух.

— Что за бред? — произнесла она странным голосом, кажется, подавив порыв рассмеяться.

— Вовсе не бред никакой! — возмутилась Ди. — Это давно всем известно. Только вы с Олегом, — она бросила мимолетный взгляд на тело бывшего мужа, поспешно перекрестилась, — Царствие надземное, аминь, не признавали никогда и ничего. Но ты же интеллигентная все-таки женщина, могла бы, по крайней мере, почитать книжки на эту тему!

Танька открыла было для возражений рот, но, бросив еще один пристальный взгляд серых, как сталь, глаз в угол комнаты, снова закрыла его, ничего не сказала, лишь головой покачала, ссутулилась и, обхватив себя руками, раскачивалась, словно высокий тростник. Вся поза ее говорила: «Ди не переубедишь, только напрасно словами сотрясать воздух», — лицо снова приняло безразличное выражение.

— Танечка… — несмело позвала Варвара.

Та обернулась резко, но в тот же миг глаза ее поменяли цвет: из серых превратились в лучисто-карие, смотрели в ответ тихо и ласково, словно говоря: «А вот ты можешь меня называть как хочешь…»

— Танька, — поправила все же себя Варвара, согретая ее взглядом, — давай я помогу делать что-нибудь... не знаю что, но ведь много хлопот всяких предстоит, Олежку хоронить надо... — она закусила губу, ей показалось, что Танька забыла о своем горе, а теперь пришлось ей напомнить, столкнуть с жестокой реальностью. Но первой среагировала Ди:

— Я просто даже и не знаю, как мы будем его хоронить. У каждой религии есть свои похоронные ритуалы, а Олег не был ни верующим, ни атеистом. В храм его, конечно, не повезут, раз он был некрещеным. — Ди сокрушенно покачала головой.

Земные существа делятся на две группы. Ребенок, который во всем слушается родителей, не понимает, что для него полезно, а что вредно, на все спрашивает разрешения и никогда не спорит, — не станет самостоятельным, и родители-Боги вынуждены приглядывать за ним до самой физической смерти, да и после нее. Таким людям религия необходима. Без обряда похорон после смерти они пропадут, заблудятся, не будут знать, что делать. Другой ребенок непослушен, убегает, делает что хочет. Он научится делать выбор, что-то определять как добро, а что-то — как зло, и когда-нибудь, возможно, сам станет Богом. Такие люди не нуждаются в религиозных обрядах, могут сами с Богом общаться, если разовьют дух.

Танька опять посмотрела в угол, кивнула и перевела взгляд на вдову:

— Послушай, Ди. Если тебе так легче будет, давай похороним его с ритуалами. Олежка был крещеным, просто он никогда тебе об этом не говорил. И я, кстати, тоже. Нас бабушка окрестила обоих, когда мы были совсем маленькие. Тайком от родителей, правда, они все равно против были бы, особенно мама.

Красивое лицо Ди исказила гримаса:

— Ка-ак?! И ты мне ничего не сказала об этом даже перед тем, как крестили Осю? — удивление перешло в негодование. — Танька! Как тебе не стыдно! Ты могла бы быть крестной матерью своему единственному племяннику, сколько я тебя уговаривала? Разве мы не давали друг другу обещание еще в детстве стать крестными нашим детям?