С ее стороны было глупо что-то предполагать. И пути назад нет, как не было его и тогда. С той секунды, как ее похитили и оторвали от семьи, она изменилась навсегда, как если бы ей в лицо плеснули кислоту, обожгли до неузнаваемости тело, или она лишилась конечностей, зрения или слуха.

Но это не худшая часть. Быть запятнанной само по себе мерзко, но когда причина этому – симпат? И что стресс спровоцировал ее первую жажду?

Тот долгий год она провела под соломенной крышей, осознавая, что внутри нее растет чудовище. Действительно, она потеряла бы свой социальный статус, если бы это вампир похитил ее и лишил семью самого ценного, что было в ней: ее девственности. До своего похищения Ноу-Уан, как дочь Главы Совета, представляла собой очень ценный товар, который скрывают и выставляют напоказ лишь по особым случаям, словно изящную драгоценность.

Собственно, отец планировал выдать ее за того, кто смог бы обеспечить ей жизнь даже лучшую, чем ту, что предоставили родители…

Ноу-Уан с ужасной ясностью помнила, что расчесывала волосы, когда услышала тихий щелчок застекленных дверей.

Она положила расческу на туалетный столик.

А щеколду отпер кто-то другой…

С тех пор в тишине она иногда представляла, что той ночью спустилась в подземную часть дома со своей семьей. Она плохо себя чувствовала… наверняка, симптом близившегося периода жажды… и осталась наверху, потому что здесь могла лучше отвлечься от своего беспокойства.

Да… иногда она представляла, что последовала за ними в подвал, и, оказавшись там, рассказала отцу о странной фигуре, часто появлявшейся на террасе около ее спальни.

Она бы спаслась.

Избавила бы воина, сидящего напротив, от этой злобы…

Ноу-Уан воспользовалась кинжалом Тормента. Сразу после родов она ухватилась за его оружие. Не в силах жить с реальностью того, кого она породила, не в силах сделать еще один вдох в судьбе, которая ей уготована, она вонзила кинжал в свой живот.

Последнее, что она услышала перед тем, как погас свет – его крик…

Лязг отброшенного назад стула заставил ее подпрыгнуть, и все за столом замолчали, прием пищи остановился, движения прекратились, разговоры оборвались, когда он вышел из комнаты.

Ноу-Уан взяла салфетку и под капюшоном вытерла губы. Никто не смотрел на нее, словно они совсем не замечали то, как Тормент пялился. Но ангел с волосами смеси черного и белого цветов за дальним концом стола глядел прямо на нее.

Отведя взгляд, она увидела, как Тор вышел из бильярдной на той стороне фойе. В обеих руках он держал бутылки с какой-то темной жидкостью, а его мрачное лицо являло собой посмертную маску.

Смежив веки, Ноу-Уан сделала глубокий вдох, пытаясь обрести силу, которая понадобится ей, чтобы подойти к мужчине, столь внезапно вышедшему из комнаты. Она прибыла на эту сторону, в этот дом, чтобы загладить вину перед брошенной дочерью.

Но ей предстояло принести еще одно извинение.

И хотя слова раскаяния были конечной целью, она начнет с платья, которое вернет Торменту, как только закончит чистить и отглаживать его собственными руками. В сравнении это столь незначительно. Но с чего-то нужно начинать, а платье определенно передавалось из поколения в поколение, и воин дал одеяние ее дочери, поскольку у нее не было другой семьи.

Даже после стольких лет он продолжал заботиться о Хексании.

Он был достойным мужчиной.

Уходя, Ноу-Уан была тише Тормента, но когда она встала, в комнате вновь воцарилось молчание. Не поднимая голову, она вышла не через арочный проход, как он, а через дверь дворецкого, которая вела в кухню.

Прохромав мимо печей, стоек и занятых, не одобряющих ее действия додженов, она поднялась по задней лестнице с простыми побеленными и оштукатуренными стенами и сосновыми ступеньками…

– Оно принадлежало его шеллан.

Мягкая кожаная подошва ее тапочек скрипнула, когда Ноу-Уан развернулась. У подножия лестницы стоял ангел.

– Платье, – сказал он. – Это платье было на Веллесандре в ночь их церемонии около двухсот лет назад.

– О, в таком случае я должна вернуть платье его супруге…

– Она мертва.

По спине пробежал холодок.

– Мертва…

– Лессер выстрелил ей в голову. – Когда Ноу-Уан ахнула, его белые глаза не моргнули. – Она была беременна.

Ноу-Уан ухватилась за перила, когда ноги подкосились.

– Извини, – произнес ангел. – Я не подслащаю пилюли, и тебе нужно знать, с чем придется иметь дело, если собираешься вернуть ему платье. Хекс следовало тебе сказать… Я удивлен, что она промолчала.

Действительно. Хотя нельзя сказать, что они много времени провели вместе… и у них было достаточно своих деликатных тем.

– Я не знала, – наконец, ответила Ноу-Уан. – Всевидящие чаши на Другой Стороне… они никогда…

Вот только, она не думала о Торменте, когда ходила к ним, она беспокоилась о Хексании и думала лишь о ней.