Чужая весна
вернуться

Булич Вера Сергеевна
Шрифт:

И об этом тоже — в третьей книге Веры Булич «Бурелом» (1947). Стихи настоящих поэтов исповедальны, сродни дневникам, читать которые трудно и горько.

Следует упомянуть еще об одной ипостаси Веры Булич — переводчика финских и шведских поэтов-модернистов на русский язык. В эмигрантской среде Финляндии она была едва ли не единственной писательницей, кто так живо интересовался инородной культурой, оказавшей влияние и на ее творчество. Эти переводы, как и переводы из немецких лириков, хранятся в США, у д-ра Т. Пахмусс, и только часть из них была опубликована в нью-йоркском «Новом Журнале».

На особом месте в творчестве мастера — четвертая, итоговая, книга стихов «Ветви» (Париж, 1954), спустя несколько недель после выхода которой Вера Булич скончалась. Это произошло 2 июля 1954 года, от тяжелой болезни, рака легких.

Страницу можно вырвать из тетради И заново писать по белизне, Всё переставив, переделав, сгладив… А наша жизнь проходит вся вчерне…

Похоронена Вера Сергеевна на православном кладбище Хельсинки, рядом с матерью, сестрой и братом. Заветным желанием Веры Булич было, по свидетельству ее знакомой, Валерии Анатольевны Сно, чтобы «ее стихи дошли до сердца современного русского читателя». Откроем свое сердце.

Сергей Ковнер. Смоленск, июль 2010

МАЯТНИК (Гельсингфорс, 1934)

«Улыбаемся и плачем…»

Улыбаемся и плачем, Утешаем: погоди! — Сердца маятник горячий Бьется, мается в груди. Не часы, не дни, не годы — Времени для сердца нет. В нем иные переходы, Смены, смуты, тьма и свет. О любви и о разлуке, О небесном и земном… Тише, глуше, реже звуки, Ближе, выше Вечный Дом. Полное тоски и крови, Будет маяться, пока Маятник не остановит Неподвижная рука. Но не может быть, чтоб где-то От биенья долгих лет, Колебаний тьмы и света Не остался смутный след.

«На привязи сердце томится…»

На привязи сердце томится, На привязи смертной любви. А душа — перелетная птица, Ей земля и небо — свои. Сердце души тяжелее, В нем темная, томная кровь. Оно бережет и лелеет Заплаканную любовь. И помнит не только о сгубленном Счастье, сгоревшем в чаду — О каждом дереве срубленном В старом родном саду. А я — живая, двойная, С любовью к тленным вещам, За блаженство бесплотного рая Кусочка земли не отдам.

Июль

Станицы круглых белых облаков На синеве густой и сочной неба. Сухой и теплый запах васильков, Таящий привкус золотого хлеба. В тенистой роще низкий гуд шмелей, Стеблей отдельных дрожь и легкий шорох, Тысячелистый ветер средь ветвей, Шумящий в их запутанных узорах. Томит жарою солнечный июль. А в комнате, прохладной даже летом, В окне раскрытом занавески тюль, Как парус, полон воздухом и светом.

Полдень

Всякое дыхание да хвалит Господа.

Псалом 150, 6

Знойный полдень. Полдень сил, Солнечных даяний. Землю Бог благословил Тысячью дыханий. На земле — цветы, цветы, Томный звон пчелиный. Кроткий ветер с высоты, Ветер голубиный. Пахнет из лесу смолой, С поля спелой рожью. Каждый цветик полевой Славит волю Божью. А на синем небе — скит, Белый скит стоглавый, Плотным облаком завит, Осиянный славой. И в стоглавых облаках, Для людей незримы, На прозрачнейших крылах Реют серафимы.

Полночь

Ночного неба мрак огромный. Ночного ветра в чаще темной Смятенный стон. Берез порывистые взмахи — Объятых трепетом монахинь Земной поклон. И в берегах крутых и сжатых Во тьме растущие раскаты — Шумит вода. Во всем движенье и тревога. …Лишь там, вверху, в окне у Бога Стоит звезда.

Октябрь

По мокрым балконным ступеням Сбежала в притихший сад. По клумбам пустым осенним Унылые стебли торчат, Кусты паутиной завиты, Деревья черны от дождей, И желтые листья прибиты К сырому песку аллей. Над озером странно-протяжный Тоскующей птицы крик. Камыш поломанный влажный Беспомощно к волнам приник. Печалью дышит и тленьем Родной обреченный сад. Вечерним благословеньем Сияет в тучах закат.