Чужая весна
вернуться

Булич Вера Сергеевна
Шрифт:

В автобусе

Воскресный день тревожил и томил неугомонным ласточкиным криком, горячим солнцем. пустотою улиц и неба праздничною синевой. На площади томился автобус. И солнце, запертое в нём, лежало тяжелыми и пыльными пластами на кожаной обивке, на полу и на коленях пассажиров. Пахло бензином сладковатым, душной пылью, нагретой кожей кресел и — в мечтах — прохладными цветами полевыми. Вспугнув гулявших мирно голубей, взревел мотор и, сотрясая недра, поплыл тяжелый автобус-ковчег, вместив в себя и чистых и нечистых. И было в нём спасенье для иных, спасенье от душевного разлада, сорокадневного потопа будней и паутинной комнатной тоски. А пригород бежал ему навстречу домами, огородами, столбами, поспешно полосующими небо прозрачными рядами проводов, где голоса неслышно, окрыленно скользили в голубеющий простор, оставив тело в будке телефонной, ведя под небом тайный разговор. В окно мелькнуло: дом, деревья, люди. Один из них, прижав ружье к плечу, застыл в сосредоточенном упоре: он целится в невидимую цель. И все вокруг него окаменели под гнетом длительного ожиданья, в молчаньи заколдованном стоят, как нарисованные на картине. И напряженье мне передалось, мгновенным и необъяснимым током пронизав тело. Затаив дыханье, в тревоге нарастающей я жду — Сейчас раздастся громкий, резкий выстрел, как разрешенье страшной немоты, и распадется на куски картина, и всё придет в движенье. Автобус, качнув на повороте, мчится дальше, мелькают палисадники, дома… Напрасно напрягаю слух, не слышно ни выстрела, ни эха. Странной мукой всё так же сковано всё тело. Пыль, с дороги поднятая, бьется в окна… …И кажется, что мы летим в тумане, вращаются колеса в пустоте, и никогда мы не достигнем цели, обречены на вечное скитанье в самих себе, в плену и в немоте, с беззвучным голосом в тяжелом теле. Среди чужих, случайный пассажир томясь безвыходной судьбе в угоду, я жду, когда откроется мне мир, когда я выйду на свободу. 1938–1951

Памяти друга

Это всё? — Конечно, до гроба. —

Это жизнь? — А что же, она. —

Значит, эта лишь так, для пробы,

Значит, будет еще одна.

К. Гершельман
Он слишком рано от нас ушел. Легла между нами граница. Остался на свете: письменный стол, Недописанная страница. Остались тетради за много лет. Те мысли, что в нём горели. Еще один замолчал поэт, Замолчал, не дойдя до цели. Я в памяти строки его берегу Про жизнь, что была никакая. Звучит его голос на том берегу: — Будет вторая. 1952

«Летний вечер в городе…»

Летний вечер в городе, когда закат заслонен домами. В комнате — душные сумерки, а в небе — розовые облака. О как прекрасен вечер в полях на широкой открытой земле!.. 1952

Жизнь продолжается

Черные ветки на голубом. Утренним солнцем зажженный дом. Холодно, очень холодно мне. А все-таки дело идет к весне. Будет весна с горячим лучом, Будет весна с гремящим ручьем, С листиком узким — резные края — Настанет весна. Моя, не моя? Если мне даже не будет дано Выглянуть утром весенним в окно, Будет весна для глаз не моих, Для многих, для разных, для глаз живых. …Птицы поют на кудрявых ветвях, Дети играют в зеленых садах. Жизнь продолжается, жизнь жива! От этого легче. Хоть это слова. 1954

«Спросят в конце дороги…»

Спросят в конце дороги: — Что же ты в жизни нашла? — В быстрой пытливой тревоге Переберу все дела, Пересмотрю все итоги. Утренний воздух свежий, Полдня звенящий зной, Вечер на побережье, Ветер смятенный ночной — Всё это было со мной. Всё обаянье, томленье — розовые облака — Жажда без утоленья, Сила без примененья… Вот, опустилась рука. Знаю, даются недаром Острые шрамы судьбой. Знаю, что после удара Надо встать над собой Раненою, но прямой. Выше подняться, и снова Выше по круче идти. Выше и даже без зова Голоса неземного. Так до конца пути. 1953

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ

Без продолженья

I. «Это счастье слишком тяжело…»

Это счастье слишком тяжело, Тяжело для непривычных плеч. Отчего же тяжестью легло Это счастье необычных встреч? Отчего пугает слишком яркий свет? Оттого что счастью продолженья нет.

II. «Счастье должно быть без продолженья…»

Счастье должно быть без продолженья, Как остановка в пути коротко. Равное жизни одно мгновенье Сердцем запомни и скрой глубоко. Тронулся поезд, и замелькали Облачные, голубые мосты, Солнечный полдень, закатные дали, Долгий туннель ночной темноты. Так же по рельсам, обратно ведущим, В сумрак уносится поезд другой, Так же сопутствует окнам бегущим Темное небо летящей звездой. В разные стороны — разные воли. Быстро по рельсам уходят года. Светится сердце, в пустынном поле Память о счастье, живая звезда. 1936

На смерть П.В. Вилькена

Ночь. Облаков нагроможденье. Волны тяжелое паденье. Звезда, растущая вдали, И тень покинутой земли. На палубе — как изваянье. Печаль и доблесть — достоянье: Нежнее снега седина И на груди все ордена. Мундир парадный. Треуголка. Наплечья золотого шелка. Как мрамор, строгие черты. А спутник — ветер высоты. Растет звезда из тьмы пространства В великолепии убранства Троящихся, цветных лучей, Как сквозь слезу огонь свечей. И где-то, в страшном отдаленье, Сквозь облака, сквозь дым и пенье Невнятный шелест голосов: …а похороны в пять часов… 1939

«Кричат на улице, играя, дети…»

Кричат на улице, играя, дети, И в окна веет свежая весна. Пройдет когда-нибудь, как все на свете, И эта безысходная война. Но уж не теми смотрим мы глазами На года вечный кругооборот. Мы видели развалины и пламя, И пепла тусклого на всем налет. Душа скорбит, и жизнью воскрешенной Навряд ли мир развеселит ее. Скорбит душа, как Лазарь искушенный, Познавший смерть и снова бытие. 1942