Олимпия повела себя очень умно, а Роза не в силах была скрыть своих подозрений. Она призналась Ринальдо, чего она опасается, и он попытался по возможности ее успокоить.

Луиджино все присматривался да прикидывал, что и как, и когда остался с Ринальдо наедине, то позволил себе высказать ему свое мнение.

— Я вижу, атаман, что права молва, расписывая тебя как женолюба.

— Быть может, молва преувеличивает?

— Не хочу о том судить. Но думаю, что тебе не подобает тратить попусту время на женщин.

— А ты женоненавистник?

— Нет. Но моя дружба принадлежит им только на несколько мгновений, когда меня застает врасплох страсть, что свойственна нам от природы. На этом все кончается. Мы с тобой живем в мире, в котором мы не в состоянии дать женщине ни дома, ни очага. Наших детей мы не можем вырастить. А если вырастим, то для чего? Для нашего ремесла? В большой мир мы им вход заказать не можем. Так что же, воспитывать их на радость палачу?

— Так давай оставим наше ремесло. У меня есть сокровища, хорошо упрятанные. Канарские острова, с их изумительным климатом, восхитительные долины, тихие поляны зовут нас к себе. Женись и следуй за мной.

— На это я решиться не в силах.

— Почему нет?

— Я боюсь покоя, он пробуждает мою совесть. А ты разве нет, Ринальдо?

— Сердце мое готово к покаянию. Я слышу его умиротворяющий голос и подчиняюсь его призывам.

— А что оно может сделать? Разве станет несовершившимся то, что совершилось?

— Оно может возместить убытки.

— Сколько же, Ринальдо, заплатит оно за пожары, грабежи и кровь?

— Столько, сколько потребуется, чтобы покаяться.

— Но даже если ты будешь строить церкви и возводить алтари, покаяние не подарит тебе покойных снов. Ясного взгляда на отлетевшие дни твоей бурной жизни не дарует тебе никакое покаяние. Ты одурманил себя! Но вот ты очнулся! Горе тебе! И только второй дурман сможет в прах развеять первый. Слушай, вот мое мнение: дурман на дурман, пока больше нечего будет пить…

— Не надо так, Луиджино! Не надо!

— Мое правило — действовать по определенному замыслу. Мой замысел созрел, когда я взялся за это ремесло.

— Добровольно? — спросил Ринальдо.

— Эй, Марко! Вина неси! — крикнул Луиджино слуге.

Ринальдо посмотрел на Луиджино вопросительно. А тот пододвинул стул к столу и сел. Когда принесли вино, он наполнил бокалы. Они выпили.

Луиджино начал:

— Истина — в вине. Выслушай мою историю. Я по рождению корсиканец. Мой отец был губернатором Бастии. Луиджино — это не настоящее мое имя. Что сказать об отце? Порядочный человек, он любил свое отечество и ненавидел своих угнетателей, французов. Его убеждения не остались тайными. Французский генерал следил за каждым его шагом. В долинах Айяччоли жители однажды подняли восстание. Французский офицер обесчестил жену корсиканца. А тот убил подлеца. Генерал приказал связать корсиканца и приговорил его к смерти. Корсиканцы освободили приговоренного и взялись за оружие. Отец должен был подавить восстание. Но он имел неосторожность сказать: я пойду с оружием только против врагов моего отечества. За это он попал в тюрьму. Там генерал приказал удушить его как государственного изменника. Мать, взяв с меня клятву отомстить за смерть отца, вонзила кинжал себе в грудь. Этот кинжал остался мне как завещание. Им я заколол французского генерала и сбежал. На каком-то корабле я добрался до Сицилии. Мои владения были конфискованы, имя мое — покрыто позором. Я занялся ремеслом, которым и до сих пор занимаюсь. Это был мой выбор и мой замысел. Теперь я насчитываю примерно девяносто человек, которыми я командую. Они умеют биться. А число их легко увеличить. Корабли можно купить. Ринальдини, у тебя есть сокровища, вложи их в доброе дело, заслужи благословение народа, над которым надругались.

— Луиджино! Куда же мы отправимся?

— На Корсику. Разбей вместе со мной цепи моего отечества! К нам слетятся тысячи людей, объединятся с нами, и твое, ныне опороченное, имя засверкает в истории Корсики. Такого счастья твои любовные истории тебе не дадут, счастья быть освободителем угнетенного храброго народа. Сейчас ты беспокойно блуждаешь из одного угла в другой, ты поставлен вне закона, тебя презирают, преследуют, словно самого обыкновенного бандита, убивающего из-за угла. Но если ты захочешь, ты взлетишь на крыльях славы к храму бессмертия. Забыты будут твои разбойничьи проделки, и весь мир заговорит только о твоих славных делах. Монеты и памятные надписи, триумфальные арки и статуи увековечат твое имя. Бюст твой будет стоять в храме Славы. Если уж хочешь покончить со своим ремеслом, сделай так, и ты покончишь с ним на зависть благородно.

— Луиджино! Мысли эти поистине внушил тебе Всевышний!

— Ринальдини! Ты согласен?

— Вот моя рука. Мы освободим Корсику!

— Корсика будет свободна! Моей была идея, твоей будет слава!

— Да, Луиджино! Звон разбитых рабских цепей твоего отечества успокоит нашу совесть, все укоры умолкнут перед гармонией обретенной справедливости, а для нас наступит новый день жизни вместе с вновь рожденной свободой Корсики!

Вошел Марко, что-то зашептал Луиджино на ухо. Тот вскочил и вышел вместе с ним из палатки.

Ринальдо тоже поднялся, поискал глазами Розу. К нему подошла Олимпия. И торопливо сказала:

— Все кругом говорят о солдатах, об атаке на наших, о сопротивлении…

Ринальдо пошел к Луиджино и наткнулся на Розу под одним из деревьев, глаза у нее были красные. Увидев Ринальдо, она попыталась скрыть слезы.

— Роза, ты плакала? Но почему?

— Я… от радости, что… что ты опять мой… что я здесь.

— Я люблю тебя…

— Ринальдо, или прогони меня, или скажи, чтоб ушла та синьора. Вместе с ней я тут быть не смогу.