– Рэйвен?

Я поворачиваюсь к Тэку, осознав, что он пытается привлечь мое

внимание.

– Что? – интересуюсь я, слишком резко.

– Здесь?

Тэк притормаживает у автостоянки на Двадцать четвертой улице,

практически пустой, за исключением парочки машин. На ней

выстроились в ряд одинаковые дома, холодные и непоколебимые, как

часовой на посту; ставни закрыты от дождя: целая улица подъездов из

темно-красного кирпича, покрытых пятнами от птичьего помета.

– Мы рано, – говорит он.

– У нее семь часов фору, – отвечаю я.

– И все же, пешком… – Тэк пожимает плечами.

– Значит, подождем. Сверни влево на Девятнадцатую. Я хочу

осмотреться.

Северо-Восточный медицинский – клиника, в которой Джулиану

Файнмэну назначено умереть – находится на Восемнадцатой улице;

благодаря радио мы в курсе этой маленькой детали. К моему

удивлению, представителей прессы здесь не так уж много. Опять же,

они могли уже пройти внутрь, чтобы подобрать наилучший ракурс для

своих снимков. Тэк дважды огибает квартал – этого достаточно, чтобы

не вызвать подозрения и при этом успеть обсудить наш план. Он

помогает мне продумать все до конца, затем паркуется и ждет, пока я

пешком исследую периметр, пристально разглядывая входы и выходы;

проверяю близлежащие здания, потенциальные ловушки, тупики и

укрытия.

Мне приходится несколько раз останавливаться, чтобы отдышаться и

перебороть тошноту.

– Нашла место для обхода? – спрашивает Тэк, когда я забираюсь в

фургон.

Я киваю. Тэк осторожно трогается с места, вливаясь в почти

отсутствующий поток машин. Еще одно качество, за которое я ценю

его: осторожность. Даже щепетильность, порой. Но в остальное время

Тэк ведет себя раскованно, свободно – его легко рассмешить,он

всегда полон сумасшедших идей. Почти никто не знает эту его сторону.

То, как сбивчива его речь, когда он взволнован. То, как он произносит

«люблю», снова и снова.

Люблю. Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить. Ты –

любовь всей моей жизни.

Мы храним это в секрете, глубоко внутри. Это то, что в обычных

городах теряется первым, еще до прохождения Процедуры. Все эти

раны и странности, эти осколки, которые мы носим в себе – как

уродливые подарки – в ожидании того, кто был бы им рад.

Люблю. Мне все еще трудно произносить это слово, даже когда мы

наедине, даже спустя все это время. Мы создали свой язык, язык

прикосновений – когда мы прижимаемся друг к другу или касаемся

носами, целуясь. В эти моменты я зову его по имени – его

настоящему имени имени, которое дарит ощущение солнца, и

солнечного света, поднимающего туман высоко над деревьями, и

тумана, что устремляется ввысь, к небу.

Его тайное имя, которое принадлежит лишь мне и ему, лишь нам

двоим.

Майкл.

Говорила ли я ей когда-нибудь, что люблю ее?

Не знаю.

Не могу вспомнить.

Я думаю об этом каждый день.

Прости меня.

Тошнота теперь постоянна. Она подкатывает к горлу, когда я думаю о

ней; кислота поднимается от желудка, обжигая мне горло.

– Притормози, – прошу я Тэка.

Меня выворачивает позади автомобиля, который, судя по его

внешнему виду, уже давно не на ходу. Рядом – небольшая аптека, ее

голубой потрепанный навес пропитывает дождь. Темнеет

вертикальная неоновая вывеска, гласящая «Консультации и

диагностика», но маленький оранжевый знак все еще висит над

заржавевшей дверью: «Открыто». Секунду я размышляю над тем,

чтобы войти, выдумать какую-то историю, дабы достать еще один тест.

Просто, чтобы быть уверенной. Но это слишком рискованно, а я

должна сосредоточиться на Лине.