Я не знала. И даже не догадывалась. Но почему-то переживала увиденное так сильно, что, нарезая овощи для салата, не смогла сдержать дрожь в руках — и порезалась. И хотя я выбрала и выкинула все забрызганные кровью кусочки листьев, все равно потом мне чудился привкус крови в салате. А также в супе и в жареной картошке. Очень неприятный привкус.

Моя подруга Анюта Рославлева — особа в высшей степени благоразумная. Я бы сказала, даже скучноватая… То есть я бы сказала так, не будь она моей подругой! Но мы дружим с подросткового возраста, и я очень люблю ее. К тому же понимаю: на ее долю выпало столько испытаний, сколько не выпадало, наверное, больше ни одному из тех людей, с кем я когда-либо была знакома! Сначала у Анюты погибли родители, потом — младший брат вернулся из Чечни в цинковом гробу; в итоге из близких людей у нее остались только дедушка и бабушка: двое стариков, надломленных бесконечными утратами. Неудивительно, что Анюта сделалась такой серенькой мышкой. Это — защитная реакция. Наверное, подсознательно она надеется, что, если она будет такой вот незаметной, — злая судьба позабудет о ней и не станет наносить новых ударов.

Анюта — в высшей степени благоразумна и, кажется, напрочь лишена не только обычной женской мнительности, но и фантазии вообще. К тому же она всегда спокойна. Как я полагала, ничто уже не могло по-настоящему взволновать или испугать ее… Поэтому я была потрясена, когда прекрасным майским вечером, вернувшись с работы, сняла трубку звонящего телефона и услышала срывающийся в истерику, почти неузнаваемый голос Анюты:

— Соня! Соня! Ты должна срочно, срочно приехать ко мне… Случилось что-то ужасное, Соня! Я сошла с ума! Боже мой, я сошла с ума!

Я попыталась успокоить ее и добиться чего-то путного, какого-то объяснения ее странному заявлению… Но Анюта продолжала всхлипывать и бормотать:

— Ты должна приехать! Скорее! Я боюсь! Господи, я сошла с ума… Как же я теперь буду жить? Как я буду работать? Ведь дальше будет только хуже!

Пришлось мне, позабыв об ужине, ловить машину и ехать к Анюте.

Прямо в дверях, не дав мне даже переступить порог, Анюта, рыдая и дрожа, упала в мои объятия. Она прижималась ко мне всем своим худеньким горячим тельцем и бормотала:

— Сонечка! Что же мне делать? Я сошла с ума! Как бабушка! Помнишь, нам в институте говорили, что в сумасшедших домах нельзя работать больше пятнадцати лет, не то можно тоже сойти с ума, если психика слабая… Наверное, у меня слабая! Наверное, это — наследственное! Я общалась с бабушкой, слушала весь этот бред — и теперь тоже сошла с ума…

— Да с чего ты это взяла-то? — в конце концов рассердилась я, осторожно отстраняя ее и закрывая за собой дверь. — Что, в буйство на работе впала? Осмелилась поспорить с начальником?

— Нет, Сонечка, нет… У меня начались галлюцинации! Как у бабушки! Я слышала голос мертвеца! Соня, я слышала в телефонной трубке голос Леши!

Признаюсь, меня потрясло это заявление.

Леша погиб в январе 1996 года. Когда его тело привезли для похорон в Москву, у его деда, Матвея Николаевича, случился инфаркт, а бабушка, Анна Сергеевна, как казалось, перенесла все случившееся удивительно мужественно… Но, как это часто случается, потрясение все-таки сказалось и на ней, только с запозданием: где-то год назад, то есть года через три после гибели Леши, у нее начались слуховые галлюцинации. Ей казалось, будто Леша звонит ей по телефону. Всякий раз галлюцинации возникали в отсутствие мужа — Матвей Николаевич ежедневно совершает длительную прогулку и попутно запасается продуктами — и внучки. Случалось это не так чтобы часто, всего-то раз восемь за полгода, но Анна Сергеевна была абсолютно убеждена в том, что действительно говорила по телефону с Лешей. Правда, всякий раз разговор с покойным внуком был коротким и каким-то бессмысленным, что само по себе несколько нетипично для галлюцинаций. Лешка будто бы говорил бабушке, чтобы та за него не тревожилась, спрашивал, как дела у родных, и очень переживал из-за отсутствия Анюты и дедушки.

И всякий раз Анна Сергеевна, услышав родной голос, принималась так рыдать, что не могла расспросить его самого ни о чем — просто рыдала, и все… Анюта приобрела телефон с определителем номера, и ей удалось выяснить, что всякий раз галлюцинации Анны Сергеевны совпадали с «неопознанными» звонками в их квартиру. Но номера обычно высвечивались разные, чаще всего звонили из таксофонов. К тому же к ним часто попадали по ошибке, когда Матвей Николаевич и Анюта были дома. Правда, в их присутствии Анна Сергеевна ни разу не слышала голоса внука.

К Анне Сергеевне пригласили психиатра. Обставили все так, будто это просто Анютин приятель зашел. Для правдоподобия она пригласила еще и подруг — Элечку, Зою и меня. Посидели, попили чаю. Психиатр оказался милым парнем и хорошим профессионалом: он весьма деликатно расспросил Анну Сергеевну обо всем, что его интересовало. Диагноз, конечно, поставил. И успокоительные прописал. Но предупредил, что при желании диагноз можно поставить любому человеку. А уж тем более — пожилому. Резюмировал: Анна Сергеевна, в принципе, здорова… Что касается галлюцинаций — то вряд ли они вообще имели место: скорее всего, Анна Сергеевна просто выдумала разговоры с внуком и пыталась заставить поверить в них окружающих. Дескать, у пожилых людей и не такие странности случаются… А тем более — после столь ужасного потрясения, которое ей пришлось перенести.