Пришел уже известный нам хозяин собрания ротмистр Желиховский и указал места, где мы будем сидеть. Кстати сказать, все мы получили места между другими офицерами. В этом, видимо, был какой-то расчет. Появился штабс-ротмистр лет тридцати. Желиховский что-то сказал ему и провозгласил:

— Прапорщик Герасимов! Представьтесь командиру четвертой сотни штабс-ротмистру Каринскому.

Мы в присутствии старших стояли. Я вышел на два шага вперед и, обратившись к штабс-ротмистру, представился ему, правда не совсем ловко, да и голос у меня прозвучал как-то неуверенно. Штабс-ротмистр крепко пожал мне руку. Я увидел, что у него удивительно добрые, мечтательные глаза и мягкое выражение лица.

— Очень рад познакомиться с вами, Михаил Никанорович. (Ого! Булгаков и это успел сообщить.) Меня зовут Константин Павлович. Сейчас познакомиться ближе у нас нет времени. Отложим это на вечер.

В комнату сразу вошло много офицеров, все заняли свои места за столами, но не садились. Я оказался рядом с Каринским, справа от меня стоял подпоручик с лицом кавказского типа, по фамилии Томаровский.

Послышалась команда: «Смирно!» — и затем рапорт: «Ваше превосходительство! Во время моего дежурства никаких происшествий не случилось», а спустя минуту в комнату вошел могучего роста, с выпуклым животом генерал-майор. На его грудь спускалась густая борода лопатой, придававшая генералу поразительное сходство с Александром III, только генерал годами был постарше императора. Грудь, не загораживаемую бородой, украшали два академических значка. Я уже видел в Москве такие. Замечательно!

Генерал, войдя в комнату, окинул офицеров быстрым внимательным взглядом и густым басом благожелательно произнес: «Здравствуйте, господа», после чего прошел за середину первого стола.

— Прапорщики Волков, Герасимов, Речников и Стышнев, представьтесь его превосходительству, — властно, как бы подавая команду, произнес ротмистр Желиховский.

Долговязая фигура Вани Волкова заслонила от меня генерала. Ванин бас, не такой густой, как у генерала, но довольно увесистый, неторопливо возгласил:

— Ваше превосходительство! Прапорщик Волков представляется по случаю прибытия в ваше распоряжение!

— Весьма рад, весьма рад, прапорщик, — рокотал генерал, пожимая Ванину ручищу.

Настал мой черед. Я постарался представиться генералу более ловко, чем своему командиру сотни. В ответ генерал прогрохотал свое «весьма рад», и я уже собирался уступить место Речникову, как вдруг командир полка задал мне неожиданный вопрос:

— А вы, прапорщик, служили в Новогеоргиевской артиллерии?

— Так точно, ваше превосходительство. Я младший фейерверкер Новогеоргиевской, или, вернее, Зегржской крепостной артиллерии.

— Похвально, прапорщик, весьма похвально, — одобрительно сказал генерал, пожимая мне еще раз руку. Я не знал, что похвально: быть фейерверкером или служить в Новогеоргиевской артиллерии. Мои недоумения рассеялись, когда я потом узнал, что наш командир полка был до войны начальником Новогеоргиевской артиллерии, повздорил с главным инспектором артиллерии великим князем Сергеем Михайловичем и вынужден был уйти в отставку. На войну он пошел добровольно и попросил дать ему пехотный полк.

Представились Речников и Стышнев. Командир полка сказал, обращаясь ко всем присутствующим:

— Господа! Представляю вам юных офицеров (Речников тоже попал в юноши, хотя был на девятнадцать лет старше меня) прапорщиков Волкова, Речникова, Герасимова и Стышнева. Сегодня мы принимаем их в дружную семью нашего славного полка. Не сомневаюсь, господа, что вы окажете им необходимую поддержку и поможете советом. — Офицеры щелкнули шпорами. — А теперь, господа, прошу садиться. Приступим к обеду.

Прием в полку произвел на нас большое впечатление. Невольно вспомнилось, как нас в запасном батальоне принимал полковник Смирнов, не нашедший ничего лучшего, как распечь некоторых прапорщиков за шпоры или неправильное отдание чести. Смирнов не желал или не умел подумать о внутреннем мире молодого прапорщика. Старый бурбон, он смотрел на людей с точки зрения полуграмотного ефрейтора, назначенного учителем молодых солдат и показывающего над ними свою власть.

Здесь мы были обласканы командиром полка, образованным, заслуженным генералом. Здесь к нам внимательно и доброжелательно отнеслись старшие офицеры. Нас приняли в семью полка. Мы стали здесь своими. Было над чем подумать и с чем сравнить.

По знаку ротмистра Желиховского старший солдат махнул кому-то рукой, и из дверей кухни появились солдаты, несшие на деревянных блюдах огромные куски вареного мяса. Офицеры отрезали дымящееся ароматное мясо и закусывали с горчицей и солью. Затем были внесены и поставлены на столы суповые чаши. Обедали не торопясь. Штабс-ротмистр Каринский, указывая мне на того или иного офицера, называл его фамилию и должность.

Небольшого роста, сухощавый и уже немолодой ротмистр Белавин был командиром первого батальона, следовательно, моим начальником. Я внимательно рассмотрел серьезное и умное лицо пожилого ротмистра. Оно мне понравилось.