Я думаю, что вот нам бы неплохо было бы сейчас послушать человека, который перенес Ленинградскую блокаду. Вот мне, например, многие рассказывали: вот очередь стоит, очередь, и вдруг в полусумасшедшем виде женщина говорит: "Я из Ленинграда", — все расступаются даже, первой ее пропускают, видят, полусумасшедший образ человека, в таком ужасном состоянии находится, — вот что такое голод. Одна только страсть, одна болезнь. А когда в нас целый букет? С чем человек оказывается? Вот оказывается, что происходит.

Я вам не говорю о первых трех днях. По Преданию Церковному, здесь душа еще, может быть, ничего не испытывает, хотя при смерти уже, как говорят очень многие факты, об этом говорят святоотеческие писания, здесь, перед смертью, уже начинается соприкосновение человека с "тем миром", и это соприкосновение носит характер вполне соответствующий духу человека. На что его дух устремлен, к чему он был прилеплен, что он искал, чем дышал? Правда, Отцы говорят, что даже и к святым приступают, искушая их, но это носит совершенно другой характер. Но первые дни по нашему земному исчислению – там нет времени, а у нас есть время, поэтому мы можем, понимаете, мы можем ориентироваться – считается, что душа находится близ тела. Уже потом она отступает в иной мир. Ведь тот мир, мы можем не сомневаться, имеет бесконечно много принципиальных ступеней, и вхождение в этот мир проходит различным образом. Что из себя представляет вот затем те два этапа, которые в Церкви называются как? Как мы читаем: душа водится по обителям райским и показываются ей. Затем душе показываются все части, если хотите, места адские, и душа тоже созерцает их и испытывается. Вот мы почему-то говорим, что она испытывается только когда касается "геенны", когда касается страстей. Нет. На все испытывается душа, и на добро также испытывается душа, как потом на зло. Вы слышите, и на добро, и на зло – все душа здесь начинает созерцать и видеть. Как пишет Апостол, что "сегодня мы как бы зерцало в гадании". Вот и верно, мы действительно как в зеркале, как в гадании, и не знаем, правда же, и не знаем? Вот читаем, представляем. И как? Ну образы себе, картинки… Тогда же, тогда – лицом к лицу. Т. е. увидим так, как есть. Душа способна оказывается созерцать тот мир, когда освобожденная от тела становится сама частицей этого мира. Душа духовна в этом смысле, она вступает в область духов и начинает видеть, видеть иным образом, конечно не таким, иным образом, но видеть, т. е. познавать. Кстати, обращаю ваше внимание, что познание – это не есть акт внешнего созерцания. А истинное познание – это есть акт, я бы сказал, субъективно–объективный, т. е. охватывающий полноту и переживаний внутренних, и сопричастности с внешним, это сопричастность тому, что человек познает. Так вот, что происходит? Происходит, если хотите, испытание личности, испытание души перед лицом с одной стороны добра, добродетелей. Вот человеку представляется кротость, например, кротость. Что это? Хорошо или плохо? Влечет меня это или, наоборот, отталкивает это. Влечет или отталкивает? Целомудрие… Смеяться можно над этим или, напротив, душа влечется к этому? Знаете, все до одной добродетели – вот здесь я начинаю вам описывать картины – представляются человеку на предмет испытания: на сколько душа жаждет этого и жаждала. Вот, что происходит. Видит в этой полноте красоту этой добродетели, красоту, ибо каждая добродетель она прекрасна, как и Бог есть именно красота, Сам Бог есть Красота неизреченная, и каждая добродетель именно прекрасна. И вот здесь испытывается, есть ли в душе человеческой, приобрела ли она в условиях земной жизни, в условиях земной свободы, приобрела ли она хоть какое-то стремление к этой красоте.

То же самое, то же самое происходит дальше, то что мы называем мытарствами, и о чем говорится, конечно значительно больше, чем о первом. Происходит нечто в высшей степени серьезное: душа ставится перед лицом с одной стороны – ведь Бог, Бог открывается же, этот мир духовный — это мир святыни, и открывается вся сила страсти. Итак, человек, ну? Красота Божия и сила страсти. Что в тебе побеждает? Вы теперь понимаете, что вот как в земной жизни, как нас иногда страсть побеждает, несмотря на разум, несмотря на желание добра, на искание, несмотря на все, страсть просто побеждает и все. Вот что там начинается. Перед лицом святыни уже, а не просто совести, не просто моих умственных соображений, что есть добра и зло, а перед лицом открывшегося добра проявляется и вдруг и страсть обнажается во всей силе. Итак, человек, куда ты? Ну–ну, куда? Зависть и любовь. Так, куда? Вот что такое мытарства. Каждая страсть за страстью выявляются со всей силой, и здесь обнаруживается, в какой степени присутствует она в душе человеческой, боролся ли он здесь или нет. Здесь обнаруживается для христианина все величие и благость Христовой Жертвы. В чем? Если человек боролся здесь, вы слышите, если он боролся, даже будучи побеждаем, но боролся, не сам творил страсть ради страсти, если он здесь боролся, ТАМ, ТАМ этот начаток добра, эта вот капелька, этот, если хотите, как говорил Варсонофий Великий, "медный обол" ничтожный, он становится залогом того, что Господь входит и побеждает, дает ему возможность побеждения того зла, которое в душе, тем не менее, присутствует. Самое главное в мытарствах вот это происходит. Понимаем мы теперь, какое огромное значение имеет искреннее покаяние, искреннее покаяние и борьба в этой нашей жизни? Это становится залогом того, что не упадет человек в эту страсть, не отречется перед лицом Божиим, не отречется от Бога, если хотите, во имя господства и рабства этой страсти. И так проходит душа перед лицом, знаете ли, вот того, что мы называем мытарства. Одна за другой эти свойства, эти искаженные свойства, эти страсти представляются взору души человеческой, испытывается человек на них. Итак, что он, к чему он влечется, что он хочет, что в нем побеждает? Теперь мы понимаем, что такое падение на той или иной ступени? Вот оно оказывается что происходит. Картиночки те – они просто картиночки, для ребенка больше не скажешь. На самом то деле происходят вещи настолько серьезные, я бы сказал настолько страшные, страшные не в смысле ужаса, страшные в смысле ответственности колоссальной, что происходит с душей человеческой. Повторяю, в высшей степени важно что знать. Это мы знаем, христиане знают. Нехристиане, как жалко, они не знают, что здесь надо бороться, если есть хоть маленький расточек этой борьбы у человека, если есть произволение, ТАМ Господь выводит его за эту борьбу и за то покаяние, которое он приносил здесь, освобождает его от страсти, от рабства этим страстям. Вот видите, оказывается, что серьезное, что в высшей степени важное происходит с душей человеческой.

Итак, повторяю, это проходит душа, проходит путь по всем, сначала добродетелям, то что мы называем: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, кротость, воздержание… — по всем добродетелям, потом проходит по тому, что мы называем грехами. Испытание души. Почему испытание? А потому: Бог дал человеку свободу, которой Он Сам Бог не смеет коснуться. Свободная личность ему нужна, а не рабы. Свободная. Ты, человек, что ты избираешь? Вот. Почему Бог смирился до конца, почему смирился до Креста? Мог бы сойти с Креста, когда ему говорили? Да. Мог бы явиться каким-нибудь царем непобедимым? Да. Нет, подумайте, кем пришел? Не патриархом, не архиереем, не богословом, не учителем, не фарисеем, в переводе, ну скажем, монахом. Пришел то кем? Последним, никем, ни одной внешней регалии, ни одной лычки. Почему? Потому что все это внешнее, оно может увлечь многих людей, и они увлекутся этим внешним, а не той истиной, которую говорит он. Это одно.

Второе. Этим самым Господь показал, что Он есть не только величайшая Любовь, Он есть и величайшее Смирение. Этим самым Он показал, третье, что показал? Что, оказывается, ни малейшего, вы слышите, ни малейшего давления на человеческую свободу. Царство Божие, а Царство Божие есть Бог, только свободою человеческою приобретается. Никакого насилия. Любовью. Кто ответит на любовь любовью, тот становится богоподобным существом, и ни как не иначе. Вот, оказывается, почему и испытывается душа человеческая по разлучение с телом, испытывается перед лицом добродетелей, перед лицом этих страстей. Здесь проявляется свобода человеческая. Какая свобода? Как она осуществлялась в земных условиях. Почему в земных условиях, кстати, почему это так важно? Почему так важно это? Отвечу. Здесь мы свободны: ни Господа Бога не видим, ни преисподней, ни рая, ни ада, кто верит, кто не верит, совесть у всех есть. Свободны мы здесь творить добро или зло. Слышите? Свободны. Именно здесь почему происходит испытание человека? Испытание именно, потому что никто меня здесь не принуждает, я свободен избирать себе добро или зло. Вот почему земная жизнь, в частности, она важна для человека. Здесь осуществляется наша свобода, и потом плоды этой жизни и обнаруживаются по смерти. С чем человек входит в истинный мир, когда все открывается, вы слышите, все открывается? Вот здесь стоит человек, и никто не знает, что у него там, в душе: добрый или злой, лицемер или искренний – никто не знает. Что у него там, что у него в мешочке там наполнено? Не знаем. Мы друг друга не знаем. И слава Богу, что не знаем. Да. Это очень хорошо! А ТАМ все открывается. Вот ведь это мир-то, мир действительного света! И не будем удивляться поэтому, что многие, действительно, попытаются спрятаться в самую темную дыру, лишь бы только никто не видел. Еще бы! Когда перед лицом своих друзей, знакомых, родных, и так вдруг обнаружится, представьте себе. Вот такая картина, такой образ. Мы это понимаем, что это такое. Поэтому в церкви есть величайший бальзам, я бы сказал, величайшее лекарство, неоценимое – покаяние. Покаяние в душе человеческой, покаяние в основном перед священником, покаяние, по–гречески, "метаниа", т. е. изменение, изменение себя, души своей, изменение образа мыслей, настроений, стремлений. Что есть покаяние? Покаяние – ненависть к тому греху, который я совершил, отвращение. Посмотрите вот, когда действительно присутствует истинное покаяние, ну возьмите, например, Достоевского, Раскольникова из "Преступления и наказания", посмотрите. Он готов был идти на каторгу, готов, с радостью даже идти, лишь бы искупить это свое зло, эту вину. Вот что такое покаяние, вот это действительно изменение. Так вот христианство как раз и дает это величайшее средство спасения человека. Почему спасения? Господь заботится даже о том, чтоб мы даже после смерти не страдали, на сколько это возможно. Но каждая страсть, которая стала господствовать над нами, каждый грех, каждое преступление, вообще все то, что не изжито в нашей душе – оно же мучить начинает человека, обнаруживается во всей силе. И предупреждает поэтому Церковь: пока не поздно, пока не поздно, покайтесь.

Вот что происходит, значит, в той жизни, и до девятого дня, и до сорокового дня. Естественный вопрос: а что дальше? Что значит сороковой день? Что значит суд пред Богом и т. д.?

Подводится какой-то тот, можно сказать, первоначальный итог человеческой жизни. Практически вот что. Эти сорок дней – это, своего рода экзамен, так же, как в институтах, в школах, где угодно. Экзамен, проверка. Только проверка какая интересная: не Бог человека проверяет, не Он его судит или осуждает, нет, а сам человек оказывается перед лицом этой Святыни и сам, вы слышите, сам падает или спасается. Все зависит от чего? Повторяю: от характера земной жизни перед лицом Божиим. Бог насилия не производит, сам человек идет к Богу и сам уходит от Бога. Бог есть величайшая любовь!

Вот что оказывается происходит здесь. И этот, если хотите, сороковой день – это подведение итогов и, если хотите, собирание плодов, первое собирание плодов земной жизни. Вот дальше возникают еще более сложные вопросы, чем вот то, о чем мы с вами говорили.

Вот страсти победили человека: не знал он, не видал, поддался страстям, и победили его, и отпал он там, там отпал, даже перед лицом этой Святыни, этой любви Божией, он поддался страсти, охватила его страсть, не выдержал он, страсть оказалась сильнее даже любви Божией. Что дальше? Вы знаете, что учение Церкви таково, что сороковой день – это совсем не окончательный суд, последний суд, он называется Страшным судом, последним судом. Что это значит? Можно сделать вывод, что до Страшного суда идут какие-то, идут обязательно, какие-то внутренние процессы в самой душе. Разве напрасно мы молимся об умерших? Разве напрасно Церковь молится о них? Если бы ничего там не происходило, с душей человека, тогда зачем молиться? Правда же, зачем тогда молиться? Нет, какие-то процессы могут происходить. Эти процессы реальны, Церковь молится, поминает, более того, Церковь даже дает назидание, как наиболее правильно поминать человека. Как наиболее правильно поминать человека, если кто-то действительно, действительно хочет помочь своему любимому человеку? Как он может это сделать? Вот здесь, отвечая на этот вопрос, можно увидеть, как и везде, совершенно разные картины. Одна картина показывает формальное отношение к вещам при искренней вере, другая существенное отношение при той же искренней вере. Тут очень важно понимание. Большей частью что мы замечаем? Люди ограничиваются, ограничиваются чем? Ходят в храм, дают деньги на проскомидию, в монастыри, в храмы и так далее, а при этом забывают все-таки самое главное, так мне кажется, может я ошибаюсь, но самое главное, по–моему, забывают. Дело вот в чем: мы, живущие и наши умершие – это не два раздельных каких-то существа, те, за кого мы молимся, те, которые являются для нас близкими, они не отъединены духовно от нас. Мы, если хотите, имеем с ними эту связь духовную, и мы можем реально помочь им. Чем? Господь прямо сказал, помните, когда ученики не смогли изгнать беса и спросили, Он ответил им: "Сей род изгоняется только молитвою и постом". В чем наша беда: мы ограничиваемся внешними даяниями и подаяниями, а оказывается, самое главное, самое важное, что требуется от человека, хотящего помочь умершему, самое главное, что стоит? Молитвою и постом, то есть праведной жизнью! Мы же едины, мы как в походе: один подвернул ногу, что мы делаем, что делаем? берем его рюкзак и распределяем, мы несем, да еще его под руку берем, а то еще и его возьмем – на себя берем эту тяготу. Так и здесь. Чем больше человек хочет блага усопшему, чем он больше хочет помочь ему, тем больше он должен, вы слышите, тем больше он должен постараться, на сколько это возможно, пожить, ну хотя бы сорок дней, ну год – это зависит от усердия, от его любви к усопшему – пожить по–христиански. По–христиански пожить. Пожить как? Праведно, то есть правильно.

Какая это праведная жизнь? Вот тут очень важно знать, вы слышите, на что обращено внимание? На праведную жизнь того, кто хочет помочь тому человеку! Ты можешь попоститься, можешь каяться, то есть должен, чаще причащаться, давать, не просто милостыню кому-то дать – это тоже хорошо – но гораздо больше, что? Не отвечать на зло злом, постараться никого не осуждать, никому не завидовать. Вы понимаете? Не причинять никому зла. Вы слышите, на что обращено внимание, само внимание на что? Внешне что: у меня миллионы, я буду раздавать на право и налево, а сам каким был, таким остался… Нет, нет. Бога подачками, что называется, не купишь. Ты изменись, человек, сам, хоть немножко, хоть на короткое время, ради этого своего ближнего: отца, матери, сына, дочери, жены и т. д. – изменись сам, возьми подвиг на себя, хоть немножко, пожить по–христиански. Вот что будет действительной, реальной помощью усопшему, вот тогда наша молитва за него приобретет ту силу и тот характер, о котором сказал Господь: "Сей род (т. е. бесы) изгоняются молитвою и постом". Вы слышите? Ибо почему побежден, или мог быть побежден, тот наш усопший? Ясно почему. Потому что каждой страстью мы даем дорогу дьяволу, мы прилепляемся, духовно соединяемся с ним. Здесь же, когда берем на себя подвиг истинно христианской жизни, мы как бы берем его на себя, и вместе с ним, вы слышите, помогаем ему выйти из этого тяжелого состояния. Вы знаете, я бы очень обратил внимание на эту сторону. Почему? Вы все понимаете. Все понимаете. Мы ограничиваемся внешней стороной поминовения: панихиды, поминания, заказы, подаяния, а сами, повторяю еще раз, "каким ты был, таким остался". Нет. Нет. Нет. Почему наши молитвы, часто говорят, являются бессильными? Мы надеемся: подали в храм, там помолятся. Ай–я-яй! Уж если ты не молишься, который говоришь, что любишь его, кто же там, голубчик помолится? Ну что же мы себя обманываем? Вот это очень важная, очень важная мысль. Ее бы нужно всем нам усвоить и никогда не забывать, потому что у всех у нас постоянно это происходит, и другим надо говорить: вот чем мы реально поможем, бесспорно поможем, а прочими вещами не знаю в какой мере поможем. Записок можно миллион написать, и денег сколько угодно дать, особенно, если их много, и ничем не помочь можно. Своим изменением, своей христианской жизнью, борьбой со своими страстями, особенно вот с этими, этими, душевными: этим лицемерием, лукавством и прочими всякими вещами. Вот чем мы поможем действительно. Во имя усопшего я не отвечу злом на зло вот этому своему соседу несчастному или соседке, которая хуже всех на свете. Я-то хороший же, правда же? А соседка – дрянь. Вот тут не ответить. Вот это будет, действительно, вы слышите, вот она будет реальная помощь моему усопшему, родному, близкому и любимому человеку.