Конан притаился за корягой. Он никогда раньше не видел подобных людей, даже во время поездки с отцом на юг с целью посетить рынок приграничного городка. Тем не менее, смуглый оттенок кожи и форма шлемов казались смутно знакомыми. Похожие люди упоминались в рассказах деда. Замора? Зингара? Тогда все это выглядело чем-то далеким и экзотическим.

Доехав до скалы, всадники остановились. Их командир заметил цепочку следов, заканчивающихся у основания, и покачал головой. Затем его взор обратился в ту сторону, откуда они вели. Там был дремучий лес, холмы и глубокие снежные сугробы, что не предвещало отряду легкого прохождения. В конце концов, махнув рукой и отдав короткий приказ, он повел своих людей по следу на север, где на расстоянии примерно мили раскинулась родная деревня Конана.

Возмущение, презрение и тревога перемешались в душе мальчика. Мысль о том, что какие-то чужаки посмели запросто вторгнуться в Киммерию, приводила его в неистовство. Неужели они настолько глупы и беспечны? На миг в мозгу промелькнуло, что, возможно, пришельцы прибыли на север, чтобы свершить давнишнюю кровную месть над его дедом.

К счастью, старший всадник, пусть и потратив некоторое время на изучение следов, даже не потрудился посмотреть на вершину утеса. Тем самым, Конан укрепился в подозрении, что это люди не большого ума. Конечно, по размеру отпечатков и длине шагов можно было предположить, что здесь прошел подросток. Но придерживаться мнения, что по склону невозможно подняться — поистине верх глупости! Должно быть, они жители степей!

Плюнув с отвращением, Конан начал спускаться с противоположной стороны холма. Безусловно, спуск по ближнему склону вышел бы значительно короче, однако, вздумай чужаки вернуться, он обязательно угодил бы в ловушку.

Сначала Конан шел вслед за всадниками, затем, углубившись в чащу, свернул чуть к югу. Перейдя на бег, и не встретив на пути никаких проблем, мальчик мог бы достичь деревни прежде всадников и предупредить отца. Отметив, что ниоткуда не доносятся звуки сигнальных киммерийских рожков, он ощутил прилив отваги. Конан спешил не из-за желания прослыть героем, а потому что не хотел оставлять свою деревню без защиты.

Ему ни на мгновение не показалось, что пришельцы могли бы быть мирными путешественниками. Все они имели устрашающий вид. У них не было при себе никакой поклажи, и за ними не шли вьючные животные, тащившие на спинах тюки с вещами. Обнаружив свежие следы, чужаки не стали никого выкликать, чтобы продемонстрировать дружеские намерения. К тому же путь их лежал вдали от широкого торгового тракта на юге. А если двигаться прямо по нему, то попасть в деревню не составляло труда.

Нет, у него не осталось сомнений, что они являлись частью какого-то большого соединения. Или даже, в худшем случае, были частью заградительного кордона, задача которого удостовериться, что никто не ушел. Старый Коннахт в своих рассказах про таких порой упоминал. Но дед никогда не говорил слишком много или что-нибудь хорошее о них.

С горящими легкими, Конан вырвался из леса и остолбенел от ужаса при виде родной деревни.

Огненные стрелы, взметнувшись в небо с юга, устремились вниз по дуге, словно падающие звезды. Они достигли ближайших строений, глубоко увязнув в соломенных крышах. Хижины заполыхали. Ветер погнал клубы черного дыма по деревне прямо на выстроившихся в защитную линию киммерийцев.

Там, в центре, стоял Корин, державший высоко великолепный, длинный меч, выкованный для его сына. Он руководил обороной, расставляя по местам мужчин и женщин. Конан инстинктивно понимал смысл действий отца. Ему отчаянно хотелось встать рядом с ним. Всего пару сотен ярдов отделяло его от деревни, и мальчик бросился бежать со всех ног по заснеженному полю.

Лязг металла по правую руку заставил Конана остановиться. Закованные в броню люди сомкнутыми рядами выступили из леса. Конечно же это аквилонцы, уже виденные им прежде. Короткие мечи в их руках, вытащенные из ножен, мало чем отличались от его собственного клинка. Щиты в форме вытянутых овалов являлись стандартными в легионах Аквилонии, хотя мальчик до сего дня был с ними не знаком. Каждый украшала эмблема, изображавшая человеческое лицо в маске, обрамленной извивающимися щупальцами, от вида которой Конан невольно содрогнулся.

Аквилонцы маршем двинулись к деревне. Позади шагали двое барабанщиков, задававших ритм для солдат. С бешено стучащим сердцем Конан припустил вдвое быстрее, оставляя за спиной вражеские ряды.

Внезапно взревели трубы, и всадники, отделившись от линии деревьев, устремились через снежную равнину. Это не был легковооруженный конный разъезд, но тяжелая кавалерия, с лошадями, заключенными в панцирь из стальных пластин. Всадники размахивали изогнутыми мечами, одинаково подходящими для рубящих и колющих ударов. Воины возвышались бы над Конаном даже пешими, а в седле они и вовсе представляли собой безжалостную, разрушительную силу.

Топот копыт не мог заглушить толстый снежный покров. Конану пришлось изворачиваться, чтобы не быть растоптанным. Крутясь ужом на земле, он, когда последние лошади пронеслись мимо, оказался стоящим на коленях спиной к деревне. С трудом поднявшись на ноги, мальчик начал поворачиваться, и тут аквилонская шеренга разошлась, будто занавес, пропуская одинокого воина.

Он походил на одного из конных рыцарей, поскольку его лошадь была в такой же броне, и меч в ножнах меч имел сходство с ятаганами остальных. Но присутствовали и отличия. Он также носил щит с ужасной маской на нем, однако не как военное снаряжение, а будто родовой герб.