– Ох, Мартин, мне так жаль...

– Почему? Такова жизнь, и я рассказываю об этом не затем, чтобы меня пожалели. Просто ты должна знать о муже все, даже самое худшее.

– И самое лучшее тоже! – Глэдис глубоко вздохнула и нашла в себе силы облечь в слова сокровенную мысль: – Твое решение насчет ребенка... нашего ребенка... Не всякий бы так поступил!

– Однако тебе оно не пришлось по душе.

– Я не очень люблю, когда решают за меня.

Мартин улыбнулся краем губ.

– По-твоему, я тиран и деспот?

Глэдис рассмеялась.

– И почему мне кажется, что я не первая, кто пришел к этому сногсшибательному выводу?

– А, понимаю. Ты и Якоб объедините усилия, чтобы научить меня смирению!

– Тебя? Смирению? – Глэдис возвела глаза к небу. – Может, старик и чародей, да вот только я колдовать не умею. А кстати, кто он такой? У меня такое ощущение, что Якоб не просто наемный слуга.

Мартин улыбнулся.

– Как назвать человека, который спас не только твою жизнь, но и душу? – Он поймал прядь золотисто-каштановых волос и рассеянно принялся наматывать ее на палец. – Якоб подобрал меня на стокгольмской улице. Мне было десять, и я уже два года перебивался самостоятельно.

– Но что сталось с твоей матерью?

Фагерст как бы беззаботно пожал плечами.

– Однажды утром я проснулся, а ее нет. Она оставила мне записку и немного денег... Пустяки. Я уже давно жил своим умом.

– Что? – тихо переспросила Глэдис, представляя, каково это для восьмилетнего малыша – открыть по утру глаза и узнать, что он один в целом свете!

– О, это несложно! Я был ловким пройдохой. На рынке всегда можно свистнуть горстку фруктов или пару картофелин, а смышленому парнишке ничего не стоит выманить у туристов монету-другую. – Мартин поморщился. – К десяти годам я стал опытным карманником. Но в один прекрасный день в мою жизнь вошел Якоб.

– Ты попытался его обворовать, а он поймал тебя с поличным?

Мартин кивнул.

– Уже тогда он казался не моложе Ноя, но хватка у него была железная. Якоб предложил мне выбор: либо он сдает меня в полицию, либо я иду с ним. Я пошел с ним.

– Но ведь у тебя была сестра... Алек – твой племянник, верно?

– Да, его мать и я именно так и воспринимали друг друга. Мы росли как брат и сестра, но, по чести говоря, мы не в родстве. Видишь ли, Якоб привез меня сюда, на Стервик, где он жил. Когда мне исполнилось четырнадцать, на остров приехала молодая супружеская пара – американцы шведского происхождения по фамилии Фагерст. И Якоб вбил себе в голову, что я непременно должен получить образование, а поскольку я немного освоил английский в Стокгольме, обхаживая туристов, он убедил американцев взять меня в Штаты.

– И они согласились?

– Они были добрые люди, а Якоб сыграл на их патриотизме. Они увезли меня к себе домой в Лос-Анджелес и отдали в школу. Я прилежно учился, получил стипендию, окончил университет. – Мартин пожал плечами. – Словом, повезло. Ну вот, у этой пары долго не было детей, потом вдруг родился Александр. Мне тогда исполнилось уже двадцать. Так что я к нему относился как к племяннику. Спустя несколько лет Фагерсты погибли в автокатастрофе. Я к тому времени уже кое-что из себя представлял, и мне разрешили оформить опекунство над Алеком. И вот я думаю, если бы Якоб оставил меня на улице, я не ворвался бы в твою жизнь и не разрушил ее...

– Знаю... – прозвучало еле слышно.

Мартин обнял ладонями лицо жены. Длинные густые ресницы скрыли выражение глаз, но он видел, как неистово забилась голубая жилка на виске.

– Дорогая моя, – прошептал он. – Я сделаю все, чтобы ты была счастлива. Только скажи, что у тебя на сердце.

Ложь – хорошая самозащита, но как лгать мужчине, который только что обнажил перед нею душу?

– Я... я не могу, – пролепетала Глэдис. – Я сама не знаю, что у меня на сердце. Знаю только одно: когда я с тобой, я чувствую... чувствую...

Он приник к ее губам. Какое-то мгновение она еще сопротивлялась, затем еле слышно произнесла имя мужа, обвила руками его шею и поцеловала в ответ.

11

Поцелуй лишил Мартина последних остатков самообладания. Сжимая жену в объятиях на овеянном ветрами утесе над морем, он дал себе клятву: эту женщину он никогда не отпустит.

– Скажи... скажи, чего ты хочешь?

– Люби меня, – выдохнула Глэдис, и Мартин подхватил ее на руки и понес к каменной сторожевой башне, что возвышалась над стеной.

Древняя башня напоминала о далеком прошлом. Сотни лет назад здесь расхаживали часовые, охраняя остров от пиратов.

Осторожно укладывая жену на пол, устланный чистым, благоуханным сеном, Мартин знал: в сегодняшней битве не будет ни победителя, ни побежденного.

Он начал раздевать Глэдис – медленно, стараясь не торопиться, смиряя сжигающее нетерпение. Но когда ее ладони скользнули по его груди, опускаясь все ниже и ниже, к напрягшемуся средоточию мужской силы, последние крохи самообладания оставили Мартина, и он сорвал с Глэдис сарафан.