Шрифт:
Я одеваюсь и в сопровождении вертухая спускаюсь к выходу, а потом по лестнице, пролеты которой затянуты железной сеткой. Борис Савинков покончил жизнь самоубийством, прыгнув именно в этот пролет!
Спустившись вниз, мы зашагали по длинному переходу с нишами в основное здание, потом по коридорам, поднимались по лифту. Я впереди, «руки назад», за мной вертухай. Если вдруг в начале перехода появлялся идущий нам навстречу заключенный в сопровождении вертухая, меня или его резко поворачивали носом к стене.
Вот наконец кабинет следователя, невысокого капитана с усталыми, припухшими тазами и вялым голосом—дело было в том, что Сталин по ночам не спал, и ему могло прийти в голову позвонить Лаврентию Берии, Молотову или Кагановичу. Если не спал Берия, не могли это себе позволить и начальники управлений, не говоря уж о прочих кагебистах. К тому же и допрос разбуженного заключенного среди ночи дает больший результат.
После подробнейших данных о себе, о родителях, бабушках и дедушках следователь предложил рассказать о враждебной деятельности, которую я вел за границей и в Советском Союзе.
Я принялся было рассказывать о своей последней поездке в Париж. О встрече с Гуго Блайхером, Лили Каре, Павлом Ивановичем... Он, сразу перебив меня, повторил вопрос:
— Гражданин Чеботаев! Расскажите о своей вражеской деятельности, которую вы вели против нашего государства! Вопрос ясен?
— Никакой, по сути дела, антисоветской работы против СССР я не проводил. В НТСНП я занимался тем, что собирал материалы о видных деятелях эмиграции.
— Не только эмиграции. Архив с Балканской находится у нас, так что говорите лучше правду!
Допрос продолжался до утра. Кое в чем я признался, кое-что отрицал. На другую ночь все повторилось. Началось сначала и на третью, и на четвертую ночь.
Днем мне не давали уснуть участившиеся пощелкивания глазка и громкий стук ключом в дверь, а ночь проходила в кабинете следователя, где, сидя на стуле, напрягая память и теряясь в догадках, как ответить на уже в который раз заданный вопрос, чтобы не нарушить логики. Победу, разумеется, одержал опытный капитан госбезопасности. Где-то что-то не совпадало.
Совершенно обалделый от желания спать, я принялся выискивать свои преступления. И рассказал о том, как вызвал меня начальник русского отдела полиции в Белграде Николай Губарев и предложил поехать в Сплит с тем, чтобы сообщать о проплывающих советских судах, которые везут «добровольцев», снаряжение и провиант сражающейся с Франко Красной Испании. Сам я не поехал, но послал члена НТСНП Бржестовского... Это подействовало. «Чеботаев раскололся!»
День я спокойно дремал на своей табуретке, а всю ночь проспал как убитый. После прогулки пришел библиотекарь и спросил, какие книги для чтения мне принести. В тот же вечер меня повели «на допрос» к начальнику 2-го управления полковнику Литкенсу.
Все производило впечатление, начиная с роскошного кабинета, обстановки, самого полковника — красивого, статного, любезного, чуть насмешливого и умного. Он встретил меня на удивление любезно, величал Владимиром Дмитриевичем, угостил настоящим чаем, накормил бутербродами, сунул пачку «Казбека» и после получасовой «задушевной» беседы предложил написать чистосердечно все о своей «контрреволюционной деятельности» в качестве начальника контрразведки в НТСНП в Югославии, Франции, Германии и Советском Союзе. Честно, без экивоков, поскольку проверить все в данный момент не предоставляет труда.
— Вы, — говорил Литкенс, — ряд лет были членом, и не рядовым, в антисоветской организации, занимающейся террором, шпионажем, распространением клеветнических листовок. Когда вся страна и многие белоэмигранты встали на защиту своей Родины, ваш НТС сотрудничал с фашистами и готовил из военнопленных предателей родины, убийц, диверсантов, шпионов. Состряпал целую идеологическую программу изменнику, бывшему генералу Власову и его своре. Вы, Владимир Дмитриевич, пришли к нам непрошеным с тайной целью проповедовать свой «солидаризм», как это делали тысячи энтеэсовцев с их сателлитами на оккупированной немцами территории. Разве не так?
— Честно говоря, идеология НТС противоположна фашизму, о чем свидетельствует то, что ряд партизанских отрядов НТС вели борьбу с немцами. А я пришел «непрошеным», после того как помог вашему сотруднику Павлу Ивановичу Богрову в Париже, и впоследствии честно воевал — как умел и мог.
— Вы помогали Франции, Сопротивлению и непосредственно «Интералие», которое в результате оказалось в руках немецкого абвера, — не забывайте этого. Вы воевали, были контужены, ранены, это все, разумеется, похвально, но вы нередко высказывали враждебные нашему Союзу мысли, это тоже следует помнить.