Пока происходили все эти события, из Москвы (4 мая) пришло второе письмо. В нем насчитывалось 25 страниц, и оно было еще резче и категоричнее первого. Все югославские аргументы отвергались. Тито и других руководителей страны обвиняли в тех же грехах, что и в первом письме, только в более грубом тоне и более развернутом виде. Сталин и Молотов предлагали рассмотреть вопрос о КПЮ на ближайшем заседании Информбюро.

Тито и его соратники не были, конечно, безгрешными людьми. И некоторые из обвинений в их адрес можно было бы, наверное, признать справедливыми — например, в зажиме демократии, контроле органов госбезопасности за гражданами, раздувании культа личности Тито и т. д. Однако напрашивается вопрос: «А судьи кто?» Когда читаешь письма Сталина, то иногда появляется впечатление, что диктатора Тито критикуют демократы-правозащитники, а не Сталин с Молотовым, которые с помощью органов госбезопасности фактически разгромили свою собственную партию, да и не только ее.

Обида югославов была такой глубокой еще и потому, что при всей своей показательной самостоятельности они, как уже отмечалось, старались максимально копировать советскую модель социализма, искренне считая, что она является самой передовой общественной системой в истории. И вдруг за это их объявляют чуть ли не врагами! И кто объявляет — тот самый человек, о котором в Югославии пели: «Ой, Сталине, ти народне боже, без тебе се живети не може».

Югославы резко сменили тон. Их ответ был составлен корректно, но уже холодно и отстраненно. Письмо состояло всего из четырех абзацев — фактически Тито ставил точку в споре.

«Товарищам И. В. Сталину и В. М. Молотову.

Получили ваше письмо от 4 мая 1948 года. Излишне писать, насколько тяжкое впечатление произвело на нас и это письмо. Оно убедило нас в том, что напрасны наши попытки доказать даже с помощью фактов, что все обвинения против нас — результат неправильного информирования.

Мы не избегаем критики по принципиальным вопросам, но в этом деле чувствуем себя настолько неравноправными, что не можем согласиться с тем, чтобы сейчас решать проблему в Информбюро. Партии-участницы уже получили без нашего предварительного уведомления ваше первое письмо и выразили свою позицию. Содержание вашего письма не осталось внутренним делом отдельных партий, а вышло за дозволенные рамки. Последствия таковы, что сегодня в некоторых странах, например в Чехословакии и Венгрии, оскорбляют не только нашу партию, но и страну в целом, как это было во время пребывания нашей парламентской делегации в Праге.

Последствия всего этого для нашей страны очень тяжелые.

Мы хотим ликвидировать вопрос и на деле доказать, что обвинения против нас несправедливы, то есть что мы настойчиво строим социализм и остаемся верными Советскому Союзу, остаемся верными учению Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Будущее покажет, как и прошлое уже показало, что мы добьемся того, что вам обещаем.

По поручению ЦК КПЮ И. Броз Тито, Э. Кардель.

Белград, 17 мая 1948 г.» [347] .

Несмотря на отказ Тито обсуждать конфликт на сессии Информбюро, Сталин продолжал упорно настаивать, чтобы югославские руководители присутствовали на ней. 19 мая в Белград прибыл заместитель заведующего отделом внешней политики ЦК ВКП(б) Мошетов, который привез еще одно письмо из Москвы. Оно было подписано Сусловым. Письмо удивляет, во-первых, своим никудышным литературным стилем, а во-вторых, дружеским тоном по отношению к Тито.

«Товарищу Тито.

Дорогой товарищ. ЦК ВКП(б) вносит предложение созвать в первой половине июня, примерно 8–10 июня, Информбюро девяти компартий для обсуждения вопроса о положении в компартии Югославии.

Что касается созыва Информбюро, то ЦК ВКП(б) со своей стороны предлагает созвать Информбюро в одной из южных областей Украины, что было бы, по мнению ЦК ВКП(б), удобным для большинства компартий с тем, чтобы в случае Вашего приезда ЦК ВКП(б) определил конкретный пункт, где будут проходить заседания Информбюро, и сообщил об этом дополнительно.

Просьба по возможности в кратчайший срок сообщить в ЦК ВКП(б) свои мнения по нашим предложениям о порядке дня, сроке и месте созыва Информбюро.

С товарищеским приветом,

Секретарь ЦК ВКП(б) М. Суслов» [348] .

Мошетов вручил это письмо Тито лично, в его кабинете. Как вспоминал маршал, он читал краткое послание Суслова с предложением приехать в Киев (скорее всего, о Киеве упомянул в разговоре Мошетов, так как в письме он не упоминается. — Е. М.)и думал про себя: какая разница, куда ехать — в Киев, Москву или еще куда-нибудь? А потом обратился к Мошетову. «Я сказал: нет, мы не поедем. Сказал, что нас уже обвинили, а теперь приглашают сесть на скамью подсудимых, а мы не знаем почему», — вспоминал Тито [349] .

Тут Тито заметил, что взгляд Мошетова устремлен на что-то за его спиной, и сразу понял, что привлекло внимание советского представителя. В кабинете Тито висели большие портреты Ленина и Сталина. По странному совпадению, буквально перед приходом Мошетова портрет Сталина сорвался с гвоздя. Его поставили на шкаф и прислонили к стене. «А он подумал, что я снял портрет, но еще не успел его спрятать», — рассказывал Тито [350] .

20 мая пленум ЦК КПЮ единогласно подтвердил, что КПЮ не будет участвовать в заседании Информбюро. Помимо принципиальных соображений у Тито имелись вполне прагматические причины не уезжать из страны в этот напряженный момент. «Я хорошо понимал, что означала бы эта моя поездка, — говорил Тито впоследствии. — Ну хорошо, я уже прожил свою жизнь, мог бы поехать и там погибнуть… Но я знал, что от этого не будет пользы, наоборот, трагедия будет продолжаться» [351] . По словам Джиласа, Тито в это время сказал ему: «Если нам суждено погибнуть, то пусть нас убьют на нашей территории» [352] . Суслову был направлен ответ. Югославы не остались в долгу — он тоже начинался обращением «Дорогой товарищ». И если письмо Суслова удивляет своим косноязычием, то ответ ему — огромным количеством ошибок. Вероятно, это связано с волнением того, кто перепечатывал послание.