Андерсон осторожно вытянул руки и стал заталкивать мешок в пробоину. Теперь он видел пластины теплозащиты вблизи — вплоть до мельчайших деталей. Обратил внимание на сеть трещин, покрывающих соседние с пробоиной пластины, — если они рассыплются при снижении в атмосфере, шаттл не спасет даже чудо. И всё-таки Андерсон продолжал работать, потому что на него надеялись друзья, его ждали на Земле родные и сослуживцы — он очень хотел вернуться к ним.

Мешок застрял. Андерсон посмотрел себе под ноги. Шлем Брауна хорошо отражал свет, и вместо лица товарища подполковник увидел самого себя. Впрочем, к подобным эффектам он давно привык, и просто сделал рукой характерный жест, показывая Брауну, куда нужно отклониться, чтобы обеспечить устойчивость на следующем этапе работы. Тот немного поменял позу, и теперь у Андерсона появилась возможность прилечь на крыло и затолкнуть упрямый мешок.

«Затычка» не поддалась и со второго раза, и с третьего.

— Дьявол! — пробормотал Андерсон.

Ему становилось жарко. Скосив глаза, он взглянул на панель контрольных приборов, но те показывали норму — система водяного охлаждения работала, как часы. Значит, ощущение жары было чисто психологическим. Оно и понятно — работа такого свойства не располагала к расслабленному состоянию души. Ведь Андерсон не только заталкивал мешок в пробоину, но и отталкивался от этого мешка с равным усилием. Чуть переборщишь и улетишь, кувыркаясь, в бездну — ровно настолько, насколько хватит страховочного фала.

Наконец, после пяти минут беспорядочной «толкотни», астронавту удалось забить мешок в пробоину. При этом левый рукав в районе локтевого сгиба оказался зажат между мешком и зазубренным краем на сколе теплозащиты. Андерсон дернул руку на себя, но рукав не поддавался. В раздражении подполковник уперся правой свободной рукой в мешок и дернул сильнее, но, видимо, переборщил — мир вдруг завертелся, и Андерсон понял, что улетает в открытый космос. С удивлением астронавт увидел, что его окружает белесый туман, инстинктивно опустил глаза и увидел, что от левой руки тянется бахрома из разрезанных и отслоившихся тканей защитной оболочки скафандра.

«Углерод-углерод, — подумал подполковник. — Как бритвой».

Он потянулся, чтобы зажать отверстие, но не успел.

Взрывная декомпрессия. Резкий удар в грудь. Выдох с хрипом и кашлем. Помутнение сознания.

«Мы не вернемся», — скользнула последняя мысль.

Еще через секунду Майкл Филлип Андерсон умер.

26 января 2003 года, Гринбелт, США

Джон МакМахон явился в свой офис на третьем этаже здания 28 Центра космических полетов имени Годдарда позже обычного. Из-за кризиса с «Колумбией» все сотрудники НАСА набирали сверхурочные, и многие ночевали на рабочих местах, забравшись в спальном мешке под стол. Однако МакМахон очень ответственно относился к своему здоровью и, когда почувствовал, что сдает и не может уже видеть бесконечные строчки исходных файлов, то выпросил у начальства отпуск на сутки. Он был уверен, что ничего страшного за его отсутствие в Центре не произойдет, поскольку рабочий процесс по обслуживанию был налажен очень давно, выверен до мелочей и не требовал слишком уж пристального внимания.

А занимался Джон тем, что в качестве помощника администратора управлял частью информационной сети НАСА, связывающей отдельные офисы Центра Годдарда друг с другом. Работа была достаточно интересная, а временами — веселая, поэтому МакМахон не жаловался. Единственное, что по-настоящему портило настроение — это кризисы, которые случались в НАСА чаще, чем того хотелось бы. И дело было не только в проблемах на орбите — кризис такого масштаба, какой вызвала «Колумбия», Джон еще не переживал, — просто у НАСА хватало врагов и в правительстве, и в неправительственных организациях, хватало проблем, связанных как с техникой, так и с «человеческим фактором». А сеть, даже такая узкокорпоративная, какой является SPAN, очень уязвима именно в периоды больших и малых кризисов, когда все сходят с ума одновременно и пытаются в едином порыве извлечь из несчастных коаксиальных и оптоволоконных кабелей решение всех своих проблем. Но бывало и так, что кризисы создавала сама сеть...

Поздоровавшись с коллегами и бросив под стол дорожную сумку, МакМахон уселся в кресло и просмотрел электронную почту. Отсортировал письма по степени срочности и уже начал писать ответ на первое из них, как промурлыкал звонок обычного внутреннего телефона. Звонил один из физиков, трудившихся в здании номер 20.

— Я не могу войти в сеть, — сообщил он. — Что делать?

— Программа-броузер работает стабильно? — спросил МакМахон, продолжая отвечать на письмо.

— Да.

— Почтовый клиент?

— Да.

— Запустите тест «железа»...

— Уже запускал. Всё в норме.

— Перезагрузите компьютер с выключением и попробуйте протестировать его еще раз.

— О’кей, попробую.

Не успел МакМахон положить трубку, как его консультация снова потребовалась. На этот раз звонил менеджер по кадрам из головного офиса Центра:

— У меня проблемы, Джон! Я не могу войти в нашу базу.

— Компьютер работает нормально?

— Нормально.

— Пароль не менялся?

— Нет.

— Сейчас я проверю со своего узла.

— О’кей, жду.

И снова МакМахон не успел положить телефонную трубку на стол. Третий вызов ошарашил его. Звонил Тод Батлер из Центра космической науки, управлявшего всей сетью SPAN.

— Джон! — Батлер почти кричал. — У нас — червь!

В одно и то же время на всех компьютерах и компьютерных терминалах НАСА, непосредственно подключенных к сети, начались одни и те же проблемы. Пользователи не могли войти в сеть, переслать или получить данные. При перезагрузке компьютеров эти, обычно послушные, машины переставали реагировать на команды и манипуляции пользователей, а начинали лихорадочно уничтожать рабочие и архивные файлы на всех своих жестких дисках.