XXXV

Кому была выгодна великая чистка?

Если на одном полюсе советского общества находились противники сталинского режима, обречённые на гибель, то на другом — те, кому в 1937 году жилось поистине хорошо.

Такое масштабное явление, как великая чистка, не могло не иметь своей социальной базы — в виде групп населения, кровно заинтересованных в массовых репрессиях. На такие группы делал ставку Сталин, на них в первую очередь ориентировалась официальная пропаганда.

Великая чистка представляла собой гигантское перераспределение позиций в социальной структуре общества и власти. Такое перераспределение обусловливалось прежде всего тем, что арест любого высокопоставленного работника своим следствием имел продвижение вверх не одного, а сразу нескольких человек. Вслед за замещением такого работника происходила быстрая передвижка по ступеням карьерной лестницы ряда лиц, последовательно занимавших высвобождаемые посты. А поскольку в обстановке снятия людей «слоями» этот процесс происходил в известной степени стихийно, многие одномоментно перепрыгивали через несколько ступеней, движение по которым в нормальных социальных условиях занимает годы. В итоге выдвиженцы 1937—1938 годов оказывались на таких должностях, о которых несколькими годами ранее не могли и мечтать. Поскольку же чаще всего это были молодые, политически неопытные и не склонные к глубоким размышлениям люди, они не могли не одобрять всего, что происходило в стране, и не возносить искреннюю хвалу Сталину, обеспечившему им действительно лучшую и весёлую жизнь.

Не меньшие сдвиги, чем в структуре распределения власти, происходили и в структуре распределения личной собственности. Этот процесс начался ещё в годы коллективизации, когда борьба с кулачеством была сведена не к урезанию кулацких накоплений посредством налоговой политики и других экономических мер, как это предлагала левая оппозиция, а к беспощадной экспроприации имущества семей, подогнанных под категорию «кулаков» или «подкулачников», и к их депортации в отдалённые районы страны. При этом производственное имущество раскулаченных передавалось колхозам (именно поэтому в официальной формуле речь шла о «сплошной коллективизации на основе ликвидации кулачества как класса»), а бытовое имущество (дома, одежда, домашний инвентарь и т. д.) отдавалось односельчанам.

В годы великой чистки процесс насильственного перераспределения собственности шёл более окольными путями. Приговор по 58 статье, как правило, заканчивался словами о конфискации всего имущества, принадлежавшего осуждённому. Такие массовые конфискации затрагивали чаще всего слои, наделённые статусными и материальными привилегиями и успевшими создать внушительные накопления.

Приводя опись имущества, конфискованного у его отца, А. В. Антонов-Овсеенко пишет, что в ней отсутствовали многие вещи, видимо, прикарманенные лицами, осуществлявшими конфискацию. «Могу засвидетельствовать,— со своего рода гордостью подчёркивает он,— что квартира отца нисколько не походила на изображённую в акте лавку нищего старьевщика». В опись не попали «подлинные гравюры известных художников, пишущая машинка, радиола с восемью альбомами пластинок, драгоценности жены, её беличья шуба, дорогие французские духи… и многое-многое другое» [693]. В 30-е годы такие вещи были достоянием лишь весьма узкого привилегированного слоя.

Трагедии семей, переброшенных из разряда привилегированных в разряд изгоев общества, сопутствовал выход на путь преуспевания новых «слуг народа». На смену снимаемым «слоями» партийным, советским, хозяйственным, военным, комсомольским кадрам приходили более молодые возрастные когорты, которым вместе с властью передавались и сопряжённые с ней материальные привилегии — от высоких окладов и персональных машин до просторных квартир и государственных дач. Излишне говорить о том, что означало всё это для людей, ещё недавно разделявших бедность и лишения, переживаемые основной частью населения страны.

Конфискованное имущество арестованных передавалось в казну, а некоторая его часть перераспределялась «законным путём» (через «спецторги») в пользу чинов НКВД, как бы подхлёстывая их заинтересованность в вакханалии большого террора. Значительная часть квартир репрессированных также передавалась сотрудникам НКВД. Помимо этого узаконенного мародёрства широко практиковалось и мародёрство нелегальное — присвоение вещей и ценностей прыткими исполнителями во время производства обысков.

Корыстную выгоду от репрессий извлекали не только гласные и негласные сотрудники НКВД, но и добровольные доносчики, использовавшие обстановку поиска «врагов народа» для сведения личных счётов, устранения соперников по службе, а то и для открытого вымогательства материальных благ. На XVIII съезде ВКП(б) рассказывалось о киевской учительнице Могилевской, которая не только клеветала на честных людей, но путём запугивания и шантажа вымогала деньги и путёвки на курорты у разных организаций. О руководителях, отказывавших ей в подобной «помощи», она писала доносы, объявляя их врагами народа [694].

Более квалифицированные, говоря словами Энгельса, «прохвосты, обделывавшие свои делишки при терроре» [695], беззастенчиво развязывали свои преступные инстинкты другими путями. Так, подготовленная известным философом Стэном для Большой Советской Энциклопедии статья «Маркс», после ареста Стэна была напечатана под именем сталинского выдвиженца на «философском фронте» Митина. После того, как в начале 60-х годов этот плагиат был разоблачён, Митин отделался лёгким испугом и сохранил свои позиции на академическом Олимпе вплоть до своей смерти в 1987 году.

Тип ловкого соглядатая, заметно поднявшего в 1937 году свой социальный статус, описан в романе А. Солженицына «Раковый корпус» под именем Русанова. Опасаясь в первые годы после смерти Сталина возвращения из лагеря своего бывшего сослуживца и соседа Родичева, оклеветанного им, Русанов вспоминает: «Капа [жена Русанова] так намечала: как только Родичева арестуют, так Катьку Родичеву сейчас же выселить и захватить всю квартиру, и балкон тогда будет весь их… Операция эта с комнатой была уже вся согласована, и пришли Катьку выселять, но она выкинула номер — заявила, что беременная. Настояли проверить — принесла справку. А по закону беременную выселять нельзя. И только к следующей зиме её выселили, а длинные месяцы пришлось терпеть и жить с ней о бок — пока она носила, пока родила и ещё до конца декретного».