Наблюдая перерождение ВКП(б) и Коминтерна, Райсс по-прежнему видел моральное оправдание своей работы в защите СССР. «За эту цель он цепляется,— писала в воспоминаниях о Райссе его жена Э. Порецкая.— Но он всё больше уходит в себя и бесконечно страдает от того, что происходит в Советском Союзе. Исключение Троцкого из партии для него тяжёлый удар. Когда же Троцкого выслали из пределов Советского Союза, Людвиг (конспиративная кличка Райсса.— В. Р.) сказал: „Теперь за Сталиным, по крайней мере, останется та заслуга, что он спас голову революции“» [777].

После пребывания в Москве в 1930—1932 годах Райсс возвратился на разведывательную работу за рубежом. «Его умение обращаться с людьми, его культурность, его прямота и в годы разочарования помогают вербовать для Советского Союза интеллигентов, профессоров и журналистов» [778].

С 1935 года Райсс вместе со своим давним товарищем по работе в разведке Кривицким пришёл к выводу об утрате Коминтерном революционной ориентации, в которой они видели смысл своей деятельности. Между собой они всё чаще говорили: «Сталинисты нуждаются в нас, но они нам не доверяют. Мы — интернациональные коммунисты. Наше время кончилось. Нас заменят такими людьми… для которых революционное движение ничего не значит» [779].

После второго процесса Зиновьева — Каменева Райсс и Кривицкий стали обсуждать вопрос о необходимости своего разрыва со Сталиным. Главным, что удерживало их от этого поступка, была мысль, что, оставаясь на своих постах, они смогут помочь испанской революции, победа которой будет способствовать разрушению господства Сталина над СССР и Коминтерном.

В случае разрыва со Сталиным Райсс и Кривицкий считали единственно возможным для себя шагом присоединение к движению IV Интернационала. Но они опасались того, что Троцкий отнесётся с недоверием к ним, неизвестным ему людям.

Тем временем Райсс всё чаще получал из Москвы такие директивы, которые разительно противоречили его убеждениям. В письме начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого, присланном в конце 1936 года, указывалось: «Всё наше внимание должно быть сконцентрировано на Каталонии (испанская провинция, в который преобладающим влиянием пользовалась независимая марксистская партия ПОУМ.— В. Р.) и на беспощадной борьбе против троцкистских бандитов». В этой связи Райссу предписывалось выехать в Москву для «личных консультаций» [780].

Райсс принял решение саботировать это задание и не возвращаться в СССР. Вместо него в Москву отправилась Порецкая, которая за два месяца своего пребывания там убедилась, что в среде её товарищей — разведчиков и политэмигрантов — царят растерянность, ужас и ожидание неминуемого ареста. Один из близких друзей Райсса сказал ей: «Если вам удастся выбраться отсюда, передайте Людвигу, чтобы он никогда не возвращался сюда… Никогда, ни при каких обстоятельствах, никогда, никогда, никогда. Я знаю, что они (сталинисты.— В. Р.) могут убить его за границей, и Людвиг тоже это знает, но и он и я знаем, что для нас это лучше, чем советская тюрьма» [781].

Коренным образом изменилась атмосфера и в среде, окружавшей Райсса за рубежом. Как он рассказывал в своих записках, после первых московских процессов «ответственным работникам ГПУ за границей целыми ночами напролет приходилось „агитировать“ своих подчинённых иностранцев — такую деморализацию внесли процессы даже и в эту среду» [782]. В кругах советской агентуры оставалось всё меньше тех, с кем можно было говорить откровенно. «Их не узнать, наших вчерашних друзей,— вспоминала Порецкая.— Те, которые ещё недавно были в отчаянии и соглашались с нами, теперь всё оправдывают… Они в восторге от того, что удается натравить какое-нибудь правительство на Троцкого или же перерезать провода, чтобы лишить его возможности произнести речь (такой случай произошёл во время попытки организовать прямую трансляцию обращения Троцкого к массовому митингу в Нью-Йорке.— В. Р.)» [783].

Приняв окончательное решение о разрыве со Сталиным, Райсс стремился установить связь с Седовым. Не будучи с ним лично знакомым, он обратился к депутату голландского парламента Сневлиту, возглавлявшему группу, близкую по своим политическим взглядам к Троцкому. Сневлит сообщил Седову о поступке Райсса, но не соглашался устроить их встречу в Париже, поскольку считал, что в окружении Седова находится провокатор. Райсс и его семья поселились в маленькой швейцарской деревне. Вспоминая о немногих днях пребывания там, Порецкая писала: «Мы свободны, но это разрыв со всем, что дорого: с молодостью, с прошлым, с товарищами. За короткое время Людвиг очень постарел, волосы его побелели… Душа его находится в подвалах Лубянки. Если ему и удаётся уснуть, он видит во сне казни или самоубийства» [784].

Из Швейцарии Райсс послал письма некоторым своим товарищам, призывая их последовать его примеру. На этот призыв откликнулась давняя сотрудница Райсса Гертруда Шильдбах, только что вернувшаяся из Москвы и рассказавшая о потрясении, испытанном ею во время процесса Зиновьева — Каменева.

Однако сталинская агентура сумела превратить Шильдбах в наводчицу, указавшую путь убийцам. В этих целях Шпигельглаз свёл её с будущим убийцей Райсса Аббиатом, который инсценировал влюблённость в немолодую и некрасивую женщину, болезненно ощущавшую неустроенность своей личной жизни.