Уже в 1933 году врач и педагог был одним из наиболее известных писателей и общественных деятелей Польши. Он вырастил не одно поколение и польских воспитанников, поскольку руководил еще одним домом – для детей польской бедноты. Помимо этого, Корчак читал лекции на Высших педагогических курсах и в Свободном Польском университете, готовил для радио цикл передач «Беседы старого доктора», вел работу в суде по делам малолетних преступников, а с 1934 года являлся не сионистским представителем Польши в Международной еврейской организации.

В это же время писатель начал все больше интересоваться судьбами своих воспитанников, живших в Эрец-Исраэле, задумываться над вопросами антисемитизма в Польше. По приглашению своих выпускников Корчак дважды (в 1934 и 1936 годах) побывал на Святой Земле, где встречался с беженцами из Германии. Сам Старый Доктор начал мечтать о том, как под конец жизни поселится в Иерусалиме и в его маленькой комнатке будут с ним только тишина и много-много книг… Немолодой и больной директор уже неоднократно выслушивал советы медиков оставить столь нервную и напряженную работу. К тому же находиться в Польше было довольно опасно. Но… как мог бросить своих еврейских воспитанников их защитник?

В 1939 году, когда началась война, Корчак достал свой майорский мундир и потребовал, чтобы его тоже отправили в армию. А когда на Варшаву стали падать бомбы, Старый Доктор, который ранее проводил на радио беседы из области «шутливой педагогики для взрослых и детей», вновь стал к микрофону. Только теперь он рассказывал об обороне родного города и о том, как должны вести себя дети в случае опасности.

…Когда Варшава пала, Корчак упрямо продолжал носить форму офицера Войска Польского. Знакомые указывали, что писатель провоцирует немцев, мозоля им глаза мундиром. На это директор Дома сирот отвечал: «Это мундир солдата, которого предали». Гитлеровская администрация в 1940 году переселила детей и их наставников в полном составе в еврейское гетто. Когда писатель отправился хлопотать о возвращении сиротам подводы с картофелем, реквизированной властями, его за ношение формы арестовали и отправили в тюрьму Павьяк. Оттуда Старого Доктора его бывшим ученикам и деятелям гетто едва удалось вызволить. Форму строптивый директор снял лишь год спустя: дальнейшее упорство ставило под удар воспитанников…

Корчака неоднократно пытались спасти от смерти. Сотни людей занимались этим. В результате, писатель мог покинуть гетто в любую минуту. Но… он категорически отказывался это делать! Например, Старого Доктора хотел увести с собой его бывший воспитанник И. Неверли, который принес два пропуска. Но Корчак так посмотрел на молодого человека, что тот невольно съежился. Директор терпеливо объяснял: невозможно оставить своего ребенка в болезни, несчастье или опасности. Так почему же кто-то думает, что он способен бросить 200 детей одних, в запломбированных вагонах и газовой камере? Предложений спастись было так много, что при встрече с одним из коллег с «той» стороны Старый Доктор поблагодарил собеседника за такт и понимание: впервые ему не предложили сейчас же, немедленно покинуть страшное место.

И писатель продолжал ежедневно отправляться в рейд по гетто, всеми правдами и неправдами стараясь раздобыть хоть немного пищи для своих подопечных. А по ночам приводил в порядок тридцатилетние наблюдения за детьми и писал дневник. Эти бумаги, вмурованные в стену на чердаке Дома сирот, нашли только в 1957 году. Последняя страница датирована 3 августа – за два дня до того как Корчак повел своих детей к поезду в Треблинку… Странно, но в последних своих записях автор дневника пытался найти человеческое даже в эсэсовцах.

Старый Доктор прекрасно знал, что его ждет. Всю свою жизнь он готовил детей к дальнейшей жизни, а весной и летом 1942 года столкнулся со страшной задачей: как подготовить ребятишек к смерти… И решение было найдено. В июле директор Дома сирот со своими воспитанниками занялись театром и поставили пьесу, написанную великим индийским мыслителем Рабиндранатом Тагором. В ней все было двусмысленно и говорило о буддистских представлениях о непрерывности жизни, о сансаре – колесе превращений. Репетируя, а затем показывая премьеру немногим зрителям, Корчак пытался внушить ребятам: смерти не существует, их ожидает только переход в иную жизнь.

5 августа 1942 года весь Дом сирот вместе с воспитателями выстроили на улице. Удивительный директор и его питомцы отправились в свой последний путь. Возглавлял колонну, над которой развевалось зеленое знамя Матиуша, сам Корчак. За руки он вел двоих детей. Впервые евреи гетто шли на смерть с честью… Двести ребят не плакали, никто не пытался убежать, спрятаться. Они лишь старались быть поближе к своему учителю – единственному родному для них человеку.

В Варшаве колонны направились на пункт перегрузки – привокзальную площадь. Люди, видевшие детей, плакали. А сами ребята сохраняли завидное спокойствие. Еще ни разу до этого смертников не приводили сюда строем, со знаменем, с руководителем во главе. Увиденное взбесило коменданта пункта. Но, узнав, что с детьми пришел Корчак, офицер задумался. Когда ребятишек уже погрузили в вагоны, немец спросил у директора, не он ли написал «Банкротство маленького Джека». Писатель подтвердил свое авторство и поинтересовался, какое это имеет отношение к отправке эшелона. Комендант сказал, что читал эту книгу в детстве и… предложил Старому Доктору остаться. Тот спросил, могут ли освободить детей; узнав, что его воспитанникам никто помочь не сможет, писатель сказал: «Дети – это главное!» – и захлопнул за собой дверь изнутри.

Корчаку удалось спасти только одного мальчугана: он поднял ребенка на руки, и тот смог выбраться через крошечное окошко товарного вагона. Но от судьбы не уйдешь: малыш, добравшийся до Варшавы, вскоре все же погиб. Чуда не произошло. Однако удивительный Доктор сделал то, что было в его силах, – не оставил ребят перед лицом смерти так же, как не оставлял их перед лицом жизни…

Могилы писателя, понятно, не сохранилось: 6 августа 1942 года (предположительно, поскольку документальных подтверждений не осталось) его вместе с детьми и сотрудниками Дома сирот отправили в газовую камеру, а затем сожгли, как мусор. И лишь детские рисунки на стене одного из бараков лагеря смерти в Треблинке стали немыми свидетелями разыгравшейся трагедии…