— Ждет на вокзале. Послушайте, господин… — Седой запнулся, вопросительно повернув голову.

— Хемниц, — в кармане у вице-консула Хайнцтрудера лежал его дипломатический паспорт, но в целях конспирации он представлялся другим именем. Хотя Седой с самого начала своих контактов с майором в Москве знал о его дипломатической «крыше».

— Герр Хемниц, как хорошо, что это вы, — Седой неожиданно повернулся к иконе Николая Чудотворца и стал торопливо креститься, приговаривая: — Господи, спаси и помилуй нас, грешных, и не остави милостью Своей. Спаси и помилуй…

Хайнцтрудер недоуменно уставился на агента. Тот, так же неожиданно оборвав слова молитвы, снова вполоборота повернул голову к майору:

— Герр Хемниц, у меня к вам просьба.

— Просьба? У меня нет времени, Пильгер, я буквально сбежал от чекистов.

— За вами следят? — умиротворенность на лице Седого моментально уступила место подозрительности.

— Спокойно, Пильгер. Обычное дело. Я их не видел, но уверен, они меня контролируют. Сейчас они наверняка думают, что я в номере больной животом. Мы тоже что-то умеем. Так что у вас?

— Герр Хемниц, прошу помощи. Я тут кое-что скопил… на черный день… а вывозить рискованно, сами понимаете. Вы все-таки дипломат, вас проверять не будут. Помогите мне, я в долгу не останусь. Вот, возьмите, — он вытянул руку назад, и в протянутой ладони Хайнцтрудер увидел старинную брошь. — Берите, это задаток, аванс.

Вице-консул нерешительно взял брошь, быстро оглядел ее.

— О, вундербар… великолепно, — невольно вырвалось у него. — Данке. Товар чистый? — спросил он больше для проформы.

— Чистый, чистый. У меня с собой чемоданчик небольшой… даст бог, все будет хорошо, в Риге рассчитаемся, в обиде не останетесь, — Муромцев вдруг поймал себя на мысли, что в его голосе зазвучали угодливые, почти лакейские нотки, однако, как говорится, «не до жиру…»

— Гут. Давайте, — решительно произнес Хайнцтрудер.

— Он на вокзале, я сейчас, мигом…

— Доннер веттер, время, — предложение Седого явно взбудоражило вице-консула, и он непроизвольно начал мешать русские слова с немецкими.

— Давайте так. Я сейчас еду на вокзал, а вы через пять минут подъедете. Там сбоку дворик есть, я проходом вам и передам, — зачастил Седой. — Не беспокойтесь, одна нога здесь…

«Как же долго запрягают эти русские!»

— Майн гот, шнеллер!

— Все, исчез, — Седой еще раз перекрестился и шмыгнул мимо Хайнцтрудера к выходу.

Все это время Анюта рассказывала Климову о Седом, о его планах и о непонятной истории с драгоценностями. Успокоившись, как того и добивался Климов, она, собравшись с духом, высказала Никите Кузьмичу свое мнение о Седом. Тот молча выслушал, ничего не сказал, просто еще раз похвалил девушку. Времени оставалось мало, Седой вот-вот должен был вернуться, а Климову надо было договориться с Анютой по самому главному вопросу.

— Ты даже не представляешь, Анюта, как ты много сделала для страны, — начал он осторожно. — Когда-нибудь наши люди будут гордиться тобой.

— И Миша? — неожиданно спросила она.

— Миша?

«Ну, теперь держись, Кузьмич. Одно твое неосторожное слово, и…»

— И Миша тоже, — уверенно после секундной паузы заявил Климов.

— Он… все знает? — дрожащим голосом произнесла Анюта, не глядя на чекиста.

Лейтенант активно затряс головой.

— Нет, что ты, мы же договорились… — укоризненно протянул он.

— Господи, я же его… — плечи ее снова затряслись, она беззвучно заплакала, тихо причитая, — он же для меня… А я веду себя… Господи, грех-то какой.

«Опять за рыбу деньги», — вздохнул Климов и рассердился — и на себя, и на помощницу.

— А ну, прекратите истерику, Самохвалова! Руководство ставит вопрос о зачислении вас в кадры органов госбезопасности, а вы тут интеллигентские сопли распустили.

Анюта фыркнула сквозь слезы. «Они что, сговорились, что ли, с Эдуардом Петровичем? И этот туда же с «интеллигентскими соплями»», — вспомнила она недавний разговор с Седым на юге и открыто улыбнулась, утирая слезы.

Климов запнулся, удивленный неожиданной реакцией девушки, и закончил уже без прежнего пафоса, по инерции:

— Классовая борьба не бывает без жертв. Родина, партия, простит вам этот грех.

— А Миша-то что скажет? — печально выдохнула Анюта.

— Да он-то в первую очередь вас поймет и простит. Вы ведь с ним на переднем крае борьбы с международным фашизмом, — Климова опять повело на «высокий штиль». Но девушка, искоса посмотрев на чекиста, вдруг спросила: