Когда участники драки были доставлены в дом кузнеца, их поначалу держали отдельно. Василиса Егоровна, подливая воду в умывальник для Михаила, громко ворчала:

— Эва, напонужал, рукосуй! Лицо-то чисто кошка исцарапала. Ну да, ничего, до свадьбы заживет, — подмигнула она со значением стоящей с полотенцем Анюте. А в горнице на лавке сидел Григорий, держа на лице два пятака, и жалобно оправдывался перед хозяином:

— Ну, прости, крестный, я же не знал… я же только сегодня приехал.

— И уже опять выпивши. Гляди, Григорий, не доведет тебя до добра такая дорожка…

— Все, крестный, все. С этой минуты больше ни капли.

— Ну и дурак! Не с этой минуты, а с завтрашнего дня. Сейчас мириться будете.

Минька с Пашкой уже крепко спали на печке, а за столом в горнице в который раз поднимали стаканы сидящие в обнимку Михаил и Григорий, успевшие поклясться друг дружке в вечной дружбе. В который раз баба Вася, задремав, вдруг вскидывалась и бежала на кухню за очередной порцией своей удивительно вкусной стряпни, а гости все ели и не могли наесться. В который раз хозяин, малость осоловевший от выпитого после тяжелого трудового дня, громко зачинал песню о том, что отец его был природный пахарь, а он работал вместе с ним… и всякий раз на него шикала мать, тыча пальцем на печку, где, разметавшись под лоскутным одеялом, видели десятые сны его сыновья. И в который уже раз Анюта пожалела о том, что значительная часть ее жизни прошла вне общения с этими прекрасными простыми людьми, сидящими рядом с ней в уютной деревенской избе. Она уже забыла, как осерчала на этого амбала с разукрашенной физиономией, который оказался славным парнем, а вот, поди ж ты, с первого раза и не разберешь, какой он есть на самом деле. Душа ее наполнилась тихим счастьем от того, что она, сирота, все-таки не одна на этом белом свете и, если понадобится, найдет здесь утешение…

Климов появился на квартире Прохорова сразу после полудня. По лицу его Николай понял, что в деле появились какие-то новости, причем скорее хорошие, чем плохие. Усадив товарища за стол, он вскипятил чайник, поставил на стол немудреное угощение и приготовился слушать. Климов поведал ему, что поступили предварительные данные из иностранного отдела НКВД, которые подтверждали проживание в Литве тех лиц, о которых рассказывал Риммер. Более того, эти лица действительно подозревались в связях с немецкой разведкой. Подтвердился факт путешествия Риммера по СССР в составе спортивной делегации. Конструкция оперативной разработки приобретала все большую устойчивость. Проштрафившийся на почтамте сержант Глухов был послан Климовым искать в паспортных столах подходящего по возрасту Львова, чтобы предъявить девушке с почтамта фотографию на опознание. Прохоров понимал, что «Львов с почтамта» мог на время получения корреспонденции слегка изменить внешность или использовать фальшивый паспорт, но не стал делиться своими умствованиями с лейтенантом. Гораздо важнее было то, как себя чувствовал раненый. А с ним, по заключению врачей, все оставалось без изменений, поэтому Климов с утра, как и планировал, послал Беспалого за парнем-понятым. Но тут случилась неувязка.

— Представляешь, парень этот, Глебов, в подмосковную деревню к какой-то родне отдохнуть подался. Отпуск ему краткосрочный дали. Беспалый за ним туда поехал, должен уже вернуться. Привезет прямо сюда, — Климов взглянул на часы.

— Слушай, Никита Кузьмич, а как с «наружкой» решилось? — Прохоров всерьез беспокоился за возможные последствия «прокола» на почтамте.

— Все путем. Раз в жизни повезло, и придумывать ничего не пришлось, — Климов весело подмигнул Николаю Николаевичу. — До конца недели велели обходиться своими силами. Но в субботу и воскресенье обещали дать для контроля встречи.

— Думаешь, придут? — Прохоров задал вопрос, на который ни тот, ни другой не знали ответа, пододвинул Климову стакан с остывшим чаем, и в этот момент затрещал дверной звонок.

— Кажись, ко мне. Никак сержант вернулся? — вопросительно глянул он на Климова и пошел открывать.

Когда через минуту Прохоров открыл дверь в комнату, на лице его было удивленно-насмешливое выражение. Следом за ним в дверном проеме сначала появилось помятое, исцарапанное лицо Глебова, а затем и все остальное тело, поддерживаемое Беспалым, нетвердо перешагнуло порог.

— Это еще что за фигура? — с первого взгляда Климов явно не признал Глебова.

— Так это они и есть, товарищ лейтенант. Гражданин Глебов собственной персоной, — гордо доложил сержант.

— По-моему, эта фигура в дрезину пьяная, — резко оборвал его Климов, потянув носом. — Ты его со свадьбы приволок?

— Да нет, из деревни. Ему там вчера деревенские парни чуток бока намяли, ну а потом всю ночь замирялись. Вот он и того…

— Любимое занятие русского мужика: выпить, подраться, ну а уж потом нажраться по случаю вечной любви и дружбы, — усмехнулся Прохоров.

— А что, у нас в деревне городских завсегда на вшивость проверяли. Ему бы рассолу сейчас… — с трогательным участием произнес Беспалый.

— Отставить рассол, сержант. Приказываю: марш с этим типом в ванную и привести его в чувство, — в голосе Климова чувствовалось объяснимое раздражение: в этом деле, похоже, на каждом шагу не понос, так золотуха…

Сержант с готовностью подтянулся.

— Слушаюсь. Я извиняюсь, товарищ, — обратился он к Прохорову, — где у вас ванная?

— Налево по коридору, предпоследняя дверь, — Прохорова тоже начинала беспокоить эта непрекращающаяся «непруха». — Только потише, не привлекай внимание.

Дверь за сержантом захлопнулась, и Николай посмотрел на Климова:

— Ну что? Кажется, похож.

Тот передернул плечами:

— Похож-то он похож, да как мы его на встречу-то отправим? Те же сразу подумают, что его поймали, прижали на Лубянке, как следует, он и раскололся. И чекисты теперь хотят их на «живца» изловить.