– Мой отец не такой плохой, как ты о нем думаешь, – говорила Лариса таким голосом, будто оправдываясь.

– Ничего плохого о нем не думаю, – отмахивался я.

– Папулечка человек слова…

– Не сомневаюсь.

– Он никогда ничего не забывает…

– Наверняка так оно и есть. – Многие мечтают устроиться к нему на работу…

– Охотно верю.

– Тебе дьявольски повезло…

– Несказанно повезло. Я до безумия счастлив!

У меня уши сворачивались в трубочку, а она продолжала напевать многообещающие дифирамбы.

– Поживем, посмотрим, – отмахивался я, не предвидя ничего хорошего от столь нелицеприятной затеи связать дальнейшую судьбу с отъявленными уголовниками.

Я постоянно ощущал себя глупым мышонком, который пищал, но упорно лез в мышеловку за кусочком мягкого душистого сыра. Но даже в этом сравнении я во многом проигрывал несмышленому зверьку. Если несчастным грызуном вместо разума руководило чувство нестерпимого голода, то у меня, в свою очередь, все оставшиеся мозги попросту заплыли жиром. Впрочем, у меня, как никогда, появился шанс осуществить давнюю мечту. Теперь я действительно мог получить все и сразу! При этом мне не придется часами простаивать у заводского конвейера, чтобы в конечном результате принести домой нищенскую зарплату. У меня на горизонте маячили деньги. Большие деньги, которые могли сделать меня по-настоящему богатым, независимым человеком.

– С твоей первой зарплаты мы купим мне новую шубку… – лепетала Лариса, упоенная собственным себялюбием. – Скоро наступит осень, а там зима не за горами. У меня нет новой зимней обуви. Прошлогодние сапожки вышли из моды.

– Конечно, купим, – отвечал я, лежа в постели, тупо уставившись в потолок. – И сапожки купим, и шубку, и валеночки…

– А валеночки зачем? – не поняла Лариса.

– Затем, чтобы были!

– Тогда лучше золотые сережки и золотой перстенек с алмазами.

– Можно с алмазами, можно с бриллиантами.

– А может, заменим в гостиной телевизор?

– Конечно, заменим! Мы смотрим телевизионные программы в половину экрана, оттого что глаза разбегаются в разные стороны, так почему бы не купить новый домашний кинотеатр во всю стену?

Ларочка на мгновение задумалась.

– Да, ты, как всегда, прав! У нас большой хороший телевизор. Тогда купим все-таки перстенек и сережки.

Я посмотрел на нее, как на умалишенную.

– Кисонька моя, – вкрадчиво произнес я. – Ты подарила мне золотую цепочку и нательный крестик за баснословную сумму. На какие деньги ты рассчитываешь, чтобы я смог преподнести тебе достойный подарок?

– Тысяч на двести. В крайнем случае на сто пятьдесят, – не моргнув ресничками, сказала Лариса и, тут же глубоко вздохнув, подчеркнуто заявила: – Я ведь не дурочка, прекрасно понимаю, что сразу много не заработаешь. Всегда приходится начинать с какой-нибудь мелочи!

Я ненароком подумал о том, что либо моя жена в самом деле сумасшедшая, либо я, отправляясь в Тольятти, попал на Клондайк и нашел золотую жилу.

«Если первая зарплата под двести тысяч, то каковы будут премиальные?» – подумал я, тщетно пытаясь склонить Ларочку к любовным играм, только ради того, чтобы она замолчала хоть на какое-то время.

– Потом, мой шалунишка. Потом. У меня такое возбужденное состояние. Я вся в эйфории.

– Но ведь ты обещала…

– Бурную незабываемую ночь? Какие пустяки. Взамен подарю тебе любвеобильное утро, наполненное нежностью и лаской!

– Ты обещаешь, что это утро действительно будет бурным и незабываемым? – поинтересовался я.

– Обещаю, обещаю… – скороговоркой выдала Лариса, с возрастающим восторгом продолжая расписывать прелести нашей будущей совместной жизни.

Вынужден констатировать тот факт, что Ларочка меня почти не обманула и насчет бурного незабываемого утра. Это утро действительно стало для меня таковым, правда, не совсем в том понятии, о котором я мечтал и на которое имел право рассчитывать, особенно после ее клятвенных заверений о пламенной и страстной любви.

– Через двадцать минут у твоего подъезда будет стоять машина, – заявил Грохотов, бесцеремонно позвонив на мой сотовый, при этом не сказав ни здравствуй, ни до свиданья!

– У нашего подъезда много машин, – успел подметить я.

– Это не твоя забота! Тебя знают в лицо, – рявкнул он, но тут же предостерегающе добавил: – Не забудь, что ты муж моей единственной дочери. Ты знаешь, что я от этого не в восторге, но тем ни менее ты мой зять. Веди себя как хозяин положения, а не как размазня. Парни, которые за тобой заедут, мои шестерки. Держи их в наморднике и на коротком поводке, словно цепных псов!

Он отключил телефон, не позволив мне задать ни единого вопроса. Впоследствии, проанализировав его короткую речь, я убедился, что количество отборного мата, извергаемое грубым голосом Василия Николаевича, явно превышало количество самых нормальных общепринятых слов. Но при всем желании я не мог отрицать тот факт, что, несмотря на его беспардонную грубость, Грохотов был человеком дела. К сожалению, это обстоятельство меня больше огорчило, чем порадовало. Если он был пунктуальным в таких незначительных мелочах, то наверняка держал слово при более серьезных обстоятельствах. Я до сих пор не забыл его угрозы, которые он воплотит в жизнь, если хоть раз посмею обидеть его единственную дочурку, не говоря о том, что предоставлю ей возможность скоропостижно скончаться. Так или иначе, я был вынужден отбросить в сторону или хотя бы отложить до более благоприятного времени мысли о том, что смогу за все обиды и унижения по полной программе рассчитаться со своей женой, которая постоянно следила за мной и держала под неусыпным контролем.