Шоссе безлюдно. Никого не было на дороге и никого рядом – Шпильману не привыкать. Едет неспешно посреди строений‚ высматривая место покоя. Ставит машину на стоянку‚ заходит в помещение:

– Здравствуйте. Я заказывал номер...

6

Пальмы под крышей. Окна‚ вознесенные к потолку. Мраморные полы. Картины по стенам‚ случайные размером и содержанием. Мягкие кресла – обивка в полосочку‚ затертая от частого употребления. Воробьи прыгают по столам, изыскивая пропитание. Вода взбулькивает в огромных кувшинах‚ изливается наружу‚ переполняя углубление‚ проливается по стене в нижний этаж‚ омывая груду камней‚ чтобы взлететь по трубам и вновь пробулькать в кувшинах. Всё строго‚ серьезно‚ безлично: такое помещение подошло бы аэропорту‚ вокзалу‚ месту неминуемого расставания на вечные сроки.

Бегает по залу шумливый ребенок‚ взмахивает сачком на длинной рукоятке.

– Сколько поймал? – спрашивает Шпильман.

Ребенок останавливается‚ с интересом разглядывает мужчину в кресле.

– Кого?

– Бабочек. Стрекоз с мотыльками.

Раскрывает в изумлении глаза‚ делает шаг назад:

– Ты что!.. Откуда здесь бабочки?

Срочно! На подмогу! Отобрать у него сачок‚ отловить пару отсутствующих мотыльков, удивить или посрамить...

– Это гостиница "Пять бабочек"‚ – поясняет Шпильман. – Здесь всё должно быть.

– Не бабочек‚ – поправляет. – А звездочек. Здесь и есть всё‚ что надо.

Приходит мама‚ уводит сына на обед‚ упустив редкую для него возможность.

– Тугодумные!.. – стонет вослед Шпильман. – Тугодумные‚ дети тугодумных! Дай твой сачок...

Из автобуса высаживают туристов. Идут через вращающиеся стеклянные двери мужчины в шортах‚ выказывая мышцы могучих ног‚ перекликаются гортанно – большие‚ неспешные‚ твердоступные и устойчивые‚ налитые по горло иноземными соками. Каменотесы по виду‚ водители многотонных самосвалов‚ способные хорошо поработать‚ выпить на досуге немало пива‚ закусить кровавыми бифштексами‚ – так‚ во всяком случае‚ кажется. Идут их жены-великанши вровень с мужьями в простеньких платьях в цветочек, блекловолосые‚ плоскогрудые‚ с неотличимыми лицами и крепкими бугристыми ягодицами‚ готовые к затяжному труду и неограниченному зачатию. На тележках подвозят чемоданы – громоздкие‚ перетянутые ремнями‚ уложенные со смыслом‚ чтобы больше поместилось‚ ибо их хозяева уважают порядок и ненавидят случайности. Последними шагают‚ осаживаясь на пятки‚ грузные близнецы‚ два состарившихся бегемота в рубашках единого окраса‚ которые обтягивают литые‚ непроминаемые животы‚ также уложенные со смыслом‚ утешение и обеспечение на старости‚ как накопления в банке. Такие животы держатся стойко‚ надежно‚ наизготовку‚ и при желании – или при отсутствии выбора – на их вершину можно поставить столовый прибор и отлично пообедать‚ можно водрузить на них телевизор‚ а то и небольшой пулемет‚ чтобы отстреливаться.

Шпильман стесняется своей незначительности в окружении монументальных существ. Нет у него живота‚ нет и геркулесовых мышц‚ валики на боках повергают его в смятение. "В природе отсутствуют излишества"‚ – утверждает он. "А слон? А бегемот?" – "Они не толстые‚ они огромные". Но это никого не убеждает. Шествуют на обед животы‚ чтобы напитать многоплотие‚ свысока оглядывают обезжиренные создания‚ и Шпильман отправляется следом.

– Живот требует внимания‚ – говорит на ходу. – Его надо накормить‚ напоить‚ одолеть пучи-мучи в кишках‚ облегчить в тягостных потугах‚ простонав гимн избавления‚ натереть кремом для загара‚ укрепить массажем‚ примочками и притирками‚ выкупать в полезных водах‚ умастить помадами‚ облачить к вечеру в одежды‚ сводить в ресторан‚ раздразнить соленостями и ублажить разносолами‚ уложить в постель‚ побаловать прикосновениями к иному телу‚ чтобы в положенный срок отвезти к врачу‚ просветить рентгеном‚ наполнить лекарствами‚ похоронить с подобающими почестями‚ – впрочем‚ это уже забота родственников или социальных работников.

Выслушал – и понравилось. Выслушал – укорил сам себя:

– Галушкес‚ ты просто завидуешь...

7

В зале для принятия пищи сосредоточенная суета‚ как на перроне перед близким отходом поезда. Встревоженный гул голосов. Деловитые перебегания от прилавка к прилавку. Нетерпеливые ожидания возле расторопных служительниц‚ которые наваливают на тарелки мясо разных приготовлений, рыбу по-польски, курицу по-китайски, кускус по-левантийски. Азартное насыщение‚ разгул вкуса с обонянием: хочется попробовать всё или почти всё‚ выставленное на обозрение, нет сил оторваться и невозможно вместить‚ но каждый старается‚ бегает торопливо по залу‚ сверх меры растягивает кишочки. "Чем больше ешь‚ тем вернее окупаешь расходы"‚ – стыдит себя Шпильман и бегает вместе со всеми. "Зачем столько? – взывает его желудок. – Ну зачем?! Для чего впихивать в меня такие количества? Почему я должен их переваривать? Страдать от унижения‚ изжоги‚ непомерного разбухания? Хорошего из этого не выйдет, а выйдет нечто безобразное. Не хочу! Не буду! Забери обратно..."

Смотрит на них старческая пара в углу – угасшие тела‚ выдубленные на солнце лица‚ раздавленные трудом ладони‚ обмочаленные мускулы‚ истаявшие желания с сожалениями. Взяли по стакану сока‚ по ломтику мяса‚ горку салата‚ булочку на двоих‚ не осуждают – не одобряют‚ как говорят неслышно: "Рано распустили ремни. Рано начали жировать. Нам этого не простят. Другим не прощают‚ но терпят‚ а нас не захотят видеть на свете в покое и довольстве".

Пиршество тянется без конца‚ а когда не втеснить больше ни крошечки‚ располагаются за столами и беседуют в ожидании очередного приступа аппетита или закрытия помещения. По соседству разместились сослуживцы – так Шпильману кажется. Поели. Выпили кофе. Разговаривают не спеша. Тема замечательна: порции горя и радости‚ отпущенные на каждого. "Выдайте при рождении. Всё сразу. А я распоряжусь. Радость буду беречь‚ чтобы возрастала в цене‚ горе потрачу немедленно. Погорюю и перестану‚ а затем – только радость. Крохотными порциями‚ до старости..." – "Это не по мне. Радость надо истратить мгновенно‚ единым глотком. Чтобы вспоминать всю жизнь. А горе распределить малыми частями‚ до конца дней – тогда это не горе..." – "С этим следует еще разобраться. Что принимать за радость, что за горе. В неведении мой покой..."

Шпильман не выдерживает:

– Извините‚ но я подслушал ваш разговор‚ и у меня есть дополнение.

Разглядывают его. Четверо мужчин. Женщина.

– Каково оно?

– Перед вами человек‚ отягощенный желаниями. Хочет полюбить‚ и это уже радость. Нет любимой‚ а это всегда горе.

Женщина взглядывает внимательно. Промелькивает в глазах – на единый миг – анфилада потайных пространств‚ куда можно отправиться и не вернуться назад...

...Тали – назовем ее Тали‚ а может Далия‚ Анат‚ Ариэла‚ Ноа‚ Лимор, Ифат. За каждым именем мудрецы угадывали тайну‚ судьбу‚ характер‚ непостижимость и недостижимость‚ – где они‚ те мудрецы?..

– Номи‚ скажи ты.

Голос глуховатый‚ с трещинкой‚ который притягивает:

– Я всё потратила. Как не получала.

– Номи‚ – повторяет Шпильман. – На-ооо-ми...

Эхо скрытых глубин‚ отзвук потаенных страстей‚ гулкая пустота безмерного колодца‚ сберегающего воды на дне. Как распознать ту‚ которую пока не нашел? Не распознать ту‚ которую потеряешь...

8

Зеленеет дно в бассейне. Пальмы на газоне шевелят вознесенными ввысь ветвями. Розы истлевают на припеке в лепестковом огне‚ зной выедает ароматы‚ иссиня-темные гроздья спекаются на виноградной лозе. На лежаках распростерлись тела‚ обнаженные‚ обмазанные кремом‚ отдающиеся безоглядно жгучим лучам‚ как не отдавались‚ возможно‚ никому и нигде.