Шрифт:
— Мне уже намного лучше, не волнуйся и… прости меня, пожалуйста.
— За что?
— За ту ночь…
— Та ночь уже в прошлом, — сказал он после недолгого раздумья.
— Я пыталась позвонить, но телефон отключился. И электричество, и зеркала…
— Я видел. Проблемы с энергообеспечением. — Данила даже попытался улыбнуться. — А сейчас как? — Он ждал и боялся ответа. Боялся, что с рождением дочери проблемы не закончились, что впереди у них еще не одно энергопотрясение…
— Я не знаю. — Селена пожала плечами. — Я чувствую слабость, а больше ничего.
— И горького шоколада больше не хочется?
— Кормящим женщинам нельзя есть шоколад, Оборотень.
— Да, кормящим женщинам нельзя есть шоколад, — повторил он, а потом сказал: — Ты меня тоже прости.
— За что?
— За то, что оставил тебя тогда одну.
— Ты не оставил…
— Оставил! Я же видел, что с тобой творится, и все равно уехал.
— Ты не виноват. Никто не виноват. Просто у нас тогда были трудные времена, но теперь все наладится.
— Наладится, — убежденно подтвердил Данила. — Селена, я должен тебе что-то рассказать.
Она мгновенно напряглась, ладошка в Даниловых руках сделалась влажной.
— Ты только не волнуйся, нет повода для волнения… больше нет.
— Ты его нашел? — спросила она шепотом.
Данила кивнул:
— Нашел, и теперь я знаю, почему он это сделал.
— Почему?
— Только обещай мне, что не будешь волноваться.
— Оборотень!
— Обещай!
— Хорошо, обещаю, что не буду волноваться.
Он уже и сам был не рад, что затеял этот разговор. Конечно, Селена будет волноваться, а ей нельзя… Но, с другой стороны, страх перед неизвестностью может быть еще хуже…
Рассказ получился короткий. Никаких шокирующих подробностей, только голые факты. Селена слушала молча, а ее серая радужка, кажется, наливалась цветом. Он был прав — она сильная, его Лунная девочка.
— …Я хотел поговорить с ним, но опоздал. Селена, он умер. Все, теперь тебя больше никто не будет преследовать. Тебе и нашей дочке больше ничто не угрожает.
— Когда он умер?
— Позапрошлой ночью.
— Тогда, когда родилась Настя?
— Да, но я думаю, что это простое совпадение.
— Наверное…
— Есть еще кое-что… — Данила замолчал, подбирая правильные слова. — Элеонора считает, что первые полгода жизни наша девочка будет уязвима.
— Для чего уязвима? — спросила Селена, и радужка ее снова сделалась серой.
— Не знаю. Иногда мне кажется, что твоя тетя придает слишком большое значение всякой мистической ерунде.
— А ты в это не веришь?
Данила взъерошил волосы, сказал очень серьезно:
— Не знаю, во что я верю, а во что нет. В последнее время в нашей жизни происходили странные вещи. Твои проблемы с энергообеспечением… Они прошли?
Прежде чем ответить, Селена долго прислушивалась к чему-то внутри себя.
— Я не чувствую ничего особенного, — сказала она наконец.
— Это хорошо, я почти уверен, что все уже в прошлом. Селена, понимаю, что это нелегко, но давай попробуем все забыть.
— Давай. — Она согласилась слишком быстро, подозрительно быстро. — А что делать с предупреждением Элеоноры?
— Ты считаешь, это все серьезно? — В груди вдруг сделалось холодно и пусто.
— Элеонора никогда не шутит такими вещами.
— Она не сказала ничего конкретного, просто велела не оставлять Настену одну. Так мы и не будем оставлять ее одну!
— А сейчас она не с нами…
— Сейчас за ней постоянно наблюдают врачи и медсестры. Не волнуйся, это же больница. Что ей тут может угрожать? И вообще, не стоит воспринимать слова твоей тети так буквально, может, речь идет о банальных детских инфекциях, а мы уже паникуем. Давай лучше поговорим о приятном.
— Давай. — Селена улыбнулась чуть веселее, но Данила видел — до конца она так и не успокоилась. Эх, дурак он! Не нужно было говорить о предупреждении Элеоноры. Теперь еще полгода покоя не жди.
— Вообще-то я не ожидал, что стану отцом так рано. — Он постарался выбросить из головы дурные мысли. — Селена, я не готов.
— К чему? — спросила она. Ее голос шелестел опавшей листвой, а в глазах плескалось отчаяние. Ох, как-то неправильно он начал разговор…
— Ну, в принципе не готов. Мне нужен список всего, что я должен буду купить к вашему возвращению домой. Коляски, кроватки, памперсы, пеленки, распашонки, погремушки… — А она что подумала? Как она вообще могла такое подумать?!