Шрифт:
В другой комнате детский голос читает. Слышно, как он разбирает слова, сбивается, начинает снова. Я подхожу к двери, берусь за ручку, приоткрываю… Как можно читать в такой темноте?
…наедине с собой…
Узнай себя в далёком ветре, волне, сухом цветке. Душа вечно умирает и не-уста-нно рож… рождает… рождает-ся. Чувствуешь, как пахнет вечность? как бесконечность преломляется через хрусталик глаза? как сознание затягивается в перспективу отражений?…
Ни один ребёнок, кроме Анжелки, не смог бы читать этого. Я открыл дверь. Пусто. Анжелкин голос продолжает из следующей комнаты. Уже не сбиваясь:
Восприятие — это огранка реальности.
Где-то в глубине тебя спит солнце, которое вдруг сверкнёт на грани между живым и вечным, и ты прозреешь, чтобы в единый миг увидеть всё, понять, принять, стать всем…
Я открыл дверь: Анжелка!
Тёмная комната пуста.
И всё будет тобой, — предрёк голос за следующей дверью.
Я вошёл. Возле стола, при свете керосиновой лампы, в высоком жёстком кресле спал Ангел, держа перед собой развёрнутую газету.
Мы неразлучны с моим Ангелом. На г'oре Нинет и всему сумеречному Городу — два бесшабашных смутьяна. Вот Ангел прижимает палец к губам и разыгрывает пантомиму, как мы с ним подходим на цыпочках к двери, неслышно закрываем её за собой и спускаемся по лестнице; как Нинет не находит нас и плачет по-французски. Нинет в облике Ангела похожа на Пьеро, и я смеюсь: весёлый всё же у меня агент.
Беззвучно поаплодировав Ангелу, я первый направился к двери. Он последовал за мной на цыпочках, с деланным ужасом озираясь. Со всевозможной тщательностью мы затворили дверь и побежали по лестнице. Придерживать дверь подъезда не было уже нужды и возможности. Мы смеялись как сумасшедшие. «Почему мы не познакомились при жизни?» — спросил я Ангела. Он пожал плечом: «Ты лучше спроси, зачем мы вообще толклись в том мире, вместо того чтобы сразу попасть сюда. Ведь мы ничего там не сделали. Всё доделываем здесь». И мы почти в обнимку, как подгулявшие студенты, отправились в кабак.
Там веселилась Несравненная. Увидев нас, она помахала рукой, отколола бутоньерку от лифа и кинула мне. Я поймал мак, смяв большие тонкие лепестки, поднёс к губам и чуть не вскрикнул: он настоящий… «У неё всё настоящее», — уверил меня Ангел. Несравненная подошла к нашему столику, сказала: «Ребята, заберите меня отсюда, они меня замучат». «Пойдём», — согласился Ангел. Кармина обрадовалась, быстро сняла юбку, под которой оказались джинсы, заправленные в резиновые сапоги. Она бросила юбку на стол, и под недовольное улюлюканье мы вышли из кабачка. Я решил показать Кармине памятник. И мы пошли туда, ступая огромными сапогами по воде. А сверху пошёл снег, и от этого казалось светлее.
На площади у памятника стояла девочка с поломанной шарманкой. Она крутила ручку: ш-ш-ш… и молчание. Потом смотрела вместе с памятником вдаль и снова крутила ручку: ш-ш-ш… Кармина монотонно, в ритме шаркаюшей ручки, тонким голосом запела:
Случилось так, как бывало прежде: Двум сердцам вдруг единым быть… Прильнули друг к другу в напрасной надежде Свою жажду в другом утолить.Девочка обрадовалась, закрутила ручку быстрее. И Кармина запела быстрей.
Не сказано было, ни слова всуе, Лишь одно: «Мне не надо чужого». Больно ранившись поцелуем, Оттолкнулись один от другого. Пластинка заела на слове «нет». Я клянусь, мы ошиблись бы, если На двоих поделили бы белый свет… Но из нас получилась песня.Девочка смеялась, и крутила ручку, и гладила шарманку, что так дивно поёт. И вдруг отпустила ручку и захлопала в ладоши. А Кармина продолжала. И девочка вдруг поняла, что её дурачат. В сердцах выбросила она шарманку в воду, плюнула вслед и ушла. А мы остались стоять. Кармина не пела.
— Кто тебе рассказал?
— Никто мне ничего не рассказывает. Я всё чувствую. Как ты чувствуешь дождь и темноту, понимаешь?
— Но слова — те самые…
— В меру пошлые слова для шарманочного мотива. Но я пою все песни, которые слышу. Я есть, пока пою. А если вдруг я не услышу или мой голос дрогнет — меня уже не будет. — Несравненная вдруг рассмеялась и крикнула: — Айда на край мира!
— А он есть?
— Есть. Надо только не сворачивая идти на далёкий звук.
И мы пошли. И дошли до края.
Дорога спускалась в Океан. Он выкладывал её ракушками, наползал на неё, просачиваясь в Город. Выедал фундамент у пакгауза, хотел сожрать нашу провизию.
Я протопал по дороге прямо в Океан, докуда хватило высоты сапог и дальше. И стоял в холодной грязной воде до судорог. Имея большую склонность к сумасшедшим выходкам, Несравненная спустилась ко мне. Ангел кричал нам с берега, что мы простудимся. А Кармина кричала, подражая птицам, пока вконец не охрипла и не оглохла, как Океан.