— Как вышли?

— В тонком плане. Я же говорил, что тебе этого не понять.

Они постояли, помолчали, посмотрели — туда и сюда, и даже вверх, на сереющее над головами небо. Дождь так и не собрался с силой, чтобы навалиться на землю, на людей и дома. Гера, как ни странно, хотел дождя. Он с детства любил потеряться в плотной пелене по-осеннему мелких капелек. Промокал, конечно, до нитки. Но это же мелочи…

Местные жители опасливо обходили их стороной.

Вдалеке пожилая женщина, печально матерясь, погнала корову домой.

— Что ты знаешь про Шамбалу? — неожиданно спросил Игорь.

— Только то, что она может существовать.

— То-то и оно, — сказал Игорь. — Я же говорил.

— А что ты делаешь здесь?

— А, это… Работаю. Летом сюда приезжал Джон Мейнард, якобы репортёр из Лос-Анджелеса. На самом деле, конечно, был он полковником. Ну вот, приехал… А обратно не выехал. Нам это очень странно, и вот я здесь.

— А откуда ты знаешь, что это полковник?

— А кто ему разрешение на въезд давал? Я же и давал. Так и так, спрашиваю, с какими целями: да всё с теми же, отвечает. Ну тогда ладно, говорю, проезжай. Спасибо, говорит, майор. Да чего там, полковник, ещё сочтемся… Я бы не сказан, что Мейнард мой большой друг. Но всё-таки мой коллега и не дерьмо.

— А на кого работает?

— В ЦРУ есть отдел, на жаргоне его зовут «шиза-18». Когда его основали, в нём сидело восемнадцать энтузиастов. Там и работает, если ещё живой.

— И вы с ними боретесь?

— А зачем? — удивился Игорь.

— Я думал, что спецслужбы друг с другом борются. Так положено.

— Это смотря какие спецслужбы. Нам-то чего делить? Не Россию же эту несчастную… У нас, Гера, есть общий враг. Я, что, Джона ловить приехал? Я его, Джонушку, спасти должен, чтоб моего шефа в Вашингтоне ценили. Цэрэушки-то, храни их Господь, нам всегда помогали, по первой просьбе.

— А кто общий враг?

— Этого, Гер, я тебе не скажу… Поживёшь с моё, сам увидишь, кто для всех людей общий враг.

…С неба наконец-то брызнуло. Капли гладили лицо и катились за воротник.

— Пойдём, — предложил Игорь. — Тебе ведь где-то жить надо. Гостиницы, сразу скажу, тут нет. До девятьсот восемнадцатого года была, а потом там клуб красного танца сделали. А потом и вовсе сожгли, чтоб враги народа не собирались. Ты учти: если к местным без меня постучишься, то пропадёшь. На ночлег пустят, а вот дальше такое сделают… У нас явочная избушка есть. Там все наши останавливаются. Держит эту избушку бабка Настасья, а чтобы не дёргалась, мы её на крючок посадили.

— Какой крючок?

— Метод кнута и пряника, — объяснял Игорь, прыгая по ухабам. — Значит, пряник: мы ей каждый год бочку спирта ставим. Что она с ним делает, нас не касается. А кнут простой — мы на неё компромат собрали.

— На бабку?

— А что такого? Бабка-то ещё та, я бы сказал. Мы её в Красносибирск свозили, сняли ей какого-то бомжа. Что они в номере делали, это ужас… Когда плёночку прокрутили, наших ребят блевать потянуло. Но главное, есть чего прокрутить. Если на деревне показать, шоу будет похлеще Апокалипсиса. Так что Настасья — свой человек.

Они вышли на северный край деревни.

Избушка была мила, жаль только, без курьих ножек. Хотя расти им было совершенно неоткуда: избушка до самых окон уходила в землю.

— Жить будем здесь. У бабки мы в относительной безопасности.

Гера кивнул.

Дверь открылась. На крыльце показалась морщинистая хозяйка и что-то просипела, едва открывая рот.

— Настасья, милочка, — сказал Игорь, — я тебе сигарет привёз. Твоих любимых, Настенька, «честерфилд».

— Залетайте, голубки мои, — старая скривила лицо.

— Ты не бойся, это она улыбается, — шепнул Игорь. — Старается, как умеет.

Как и положено, избушка была поставлена на сигнализацию. За деревянной дверь их встретила вторая, бронированная, с глазком и бойницей для пулемёта. Гнилые ставни охраняли окна снаружи, зато внутри мирно дремали железные жалюзи.

— Класс, — оценил Гера, обойдя резиденцию.

— Самое главное, — усмехнулся Игорь, — спрятано под землёй. Пошли вниз.