Шрифт:
— Он уезжает, — крикнула Марта с лестницы.
Мы бросились к парапету. Всадник на вороном коне перемахнул через изгородь и скрылся в лесу.
ГЛАВА 22
Мы втроем сидели в гостиной. Смеркалось, а Мэтью все не было. Человека громадный Бальтазар измотал бы до полусмерти, но события этого утра вновь напомнили мне, что Мэтью — не человек, а вампир. С многочисленными тайнами, непростым прошлым и наводящими страх врагами.
Где-то наверху открылась и захлопнулась дверь.
— Вернулся, — сказала Изабо. — Теперь, как всегда в трудные минуты, пойдет в отцовскую комнату.
Молодая и прекрасная мать Мэтью смотрела в огонь. Я, зажав руки коленями, отказывалась от всего, что ставила передо мной Марта. Я не ела с самого завтрака, но пустота у меня внутри не имела ничего общего с голодом.
Вокруг валялись обломки моей прежней упорядоченной жизни — оксфордская степень, штатная должность в Йеле, толково написанные книги. Ничто из этого не могло поддержать меня в странном новом мире, населенном грозными вампирами и нагоняющими страх чародеями. Я стояла перед ним беззащитная; меня обвиняли в незаконной связи с вампиром, и ведьмина кровь в моих жилах вершила свой неотвратимый круговорот.
Мэтью вошел в гостиную вымытый и переодетый. Порхнул по мне холодным взглядом, убедился, что я невредима, и его плотно сжатый рот стал чуть мягче — единственный намек на ласковую фамильярность последних дней.
Вампир, вошедший в гостиную, был не тот Мэтью, какого я знала. Не обаятельный ухажер, сыплющий насмешливыми улыбками и приглашениями на завтрак. Не ученый, поглощенный работой и мучимый вопросом о своем месте в мире. Не мужчина, обнимавший и страстно целовавший меня прошлой ночью.
Холодный, бесстрастный. То мягкое, что замечалось прежде в его глазах, губах, очертаниях пальцев, сменилось твердыми углами и линиями. И выглядел он старше прежнего: усталость вкупе с отчужденностью делала явными все его полторы тысячи лет.
В камине треснуло полено, осыпав решетку рыжими искрами.
Сплошная рыжина, застлавшая все поначалу, обретала фактуру, перемежалась золотом и серебром и превращалась в волосы, Сарины волосы. Я сбросила рюкзачок и кинула на пол коробку для завтрака — с грохотом, как отец, бросавший свой кейс у двери.
— Я пришла! — звонко уведомил мой детский голос. — Есть что-нибудь вкусненькое?
Оранжевая, сверкающая на солнце голова Сары повернулась ко мне.
Голова рыжая, а лицо белое-белое.
Белизна затопила все остальное, обрела серебряный блеск, сложилась в рыбью чешую — нет, в кольчугу. Кольчуга облегала знакомое мускулистое тело. Мэтью.
— С меня довольно. — Белые руки разодрали черный камзол с серебряным крестом на груди, швырнули к чьим-то ногам. Мэтью повернулся и зашагал прочь.
Видение растаяло, сменившись теплыми тонами гостиной, но осталось у меня в голове. Мой скрытый дар, как и в случае с колдовским ветром, опять проявился без предупреждения. Неужели и мою мать видения посещали с той же внезапностью? Я обвела глазами комнату, увидела беспокойство на лице Марты: только она, кажется, и заметила, что со мной не все ладно.
— Я сожалею, Maman, — сказал Мэтью, поцеловав Изабо в обе щеки.
— Hein, он всегда был свиньей. Ты в этом не виноват. — Изабо любовно стиснула руку сына. — Хорошо, что ты дома.
— Он ушел — до завтра можно не беспокоиться. — Мэтью запустил руку в волосы.
— Выпей. — Марта, боровшаяся с кризисом своими средствами, налила ему вина, а мне в очередной раз подсунула чашку. От нетронутого чая струился пар.
— Спасибо, Марта. — Мэтью, сделав глоток, встретился со мной глазами и тут же отвел их в сторону. — Телефон. — Вернувшись из кабинета, он подал мне свой мобильник, не коснувшись меня даже пальцем. — Это тебя.
Я знала, кто мне звонит.
— Привет, Сара.
— Я до тебя восемь часов дозваниваюсь. Что у вас там стряслось? — «Ничего хорошего, Сара — ты же знаешь, что с вампирами не бывает иначе». Ее голос напомнил мне белое лицо из видения — испуганное лицо.
— Да ничего. — Мне не хотелось пугать ее снова. — Я с Мэтью.
— Все твои беды начались как раз из-за того, что ты с Мэтью.
— Сара, я сейчас не могу говорить. — Мне только спора с теткой и не хватало.