— Вы об этом еще кому-нибудь говорили? — За вопросом Мириам скрывались целые века подозрений.

— Если вы имеете в виду Питера Нокса, то нет. Только тете и ее близкой подруге Эмили.

— В тайну посвящены три ведьмы и три вампира, — задумчиво сказал Маркус, глядя на Мэтью. — Как интересно.

— Будем надеяться, что ее мы сохраним лучше, чем эту. — Мэтью подвинул папку ко мне.

Я открыла ее под взглядами трех вампиров, и в глаза мне сразу бросился заголовок «ВАМПИР В ЛОНДОНЕ». Меня замутило. Под вырезкой из газеты обнаружилась другая, где говорилось еще об одном обескровленном трупе. Далее шла журнальная статья — по-русски я не читала, но фотография жертвы с растерзанным горлом делала содержание ясным.

Следом — еще дюжина убийств и репортажи на всех мыслимых языках. В одних случаях жертвы были обезглавлены, в других на месте преступления не осталось ни капли крови, в третьих смерть из-за жестоких ран на шее и торсе приписывали животным.

— Мы гибнем, — сказал Мэтью, когда я просмотрела всю папку.

— Вернее, не вы, а люди, — резко ответила я.

— Не только они. Вампиры, судя по этим статьям, проявляют все признаки вырождения.

— Ты хотел показать мне вот это? — Мой голос дрожал. — Какая здесь связь с «Ашмолом-782»? — Страшные картинки оживили в моей памяти зловещие слова Джиллиан.

— Выслушай меня, — попросил Мэтью — похоже, он все-таки не стремился меня напугать.

Прижимая папку к груди, я села на свой табурет.

— Все эти смерти — результат неудачных попыток превратить человека в вампира. — Мэтью осторожно забрал у меня подборку. — То, что некогда было нашей второй натурой, стало вызывать затруднения. Наша кровь утрачивает способность создавать из смерти новую жизнь.

Становясь неспособным к размножению, биологический вид вымирает — а мир, судя по предоставленной мне информации, не нуждался в новых вампирах.

— У таких, как я, старых вампиров, питавшихся в молодости преимущественно человеческой кровью, это получается лучше, — продолжал Мэтью, — но старый вампир с годами теряет охоту создавать новых. Молодые — иное дело: они все рвутся создавать семьи, чтобы не быть одинокими в своей новой жизни. Они находят себе партнера, пытаются завести детей и тут обнаруживают, что кровь у них недостаточно сильная.

— Ты говорил, что мы все вымираем, — напомнила я, еще не оправившись от страха и гнева.

— Современные чародеи тоже не столь сильны, как их предки, — сообщила Мириам. — И детей у вас рождается меньше, чем в старину.

— Это не доказательство, а голословное утверждение.

— Вам нужны доказательства? Получите. — Мириам толкнула ко мне по блестящей поверхности еще две папки. — Не знаю только, что вы сможете здесь понять.

На одной наклейке, с лиловой каемкой, было напечатано «Бенвенгуда», на другой, с красной — «Гуд, Беатрис». Внутри не было ничего, кроме графиков: на первых листах — ярко раскрашенные синусоиды, далее прямые линии, черные и серые.

— Так нечестно, — запротестовал Маркус. — Ни один историк в этом не разберется.

— Вот это — строение ДНК, — показала я на черно-белую схему, — а разноцветные что демонстрируют?

— Это тоже результаты генетических тестов. — Мэтью оперся локтями на стол рядом со мной, придвинул к себе страницу с цветной синусоидой. — Здесь представлена митохондриальная ДНК женщины по имени Бенвенгуда, унаследованная ею от матери и других предков женского пола. Наследственность с материнской стороны, так сказать.

— А с отцовской?

Мэтью открыл черно-белый лист.

— Отец Бенвенгуды был человеком. Вот она, ее хромосомная ДНК — геном, — а вот материнская, чародейская. — Возврат к цветной схеме. — Митохондриальная ДНК, за пределами клеточного ядра, записывает только материнскую наследственность.

— Почему вы изучаете отдельно геном и материнскую ДНК? — Про геном я слышала, но митохондрии для меня были неизведанной территорией.

— Неповторимой личностью тебя делает хромосомная ДНК, комбинация отцовских и материнских генов. Благодаря этой комбинации у тебя голубые глаза, светлые волосы и веснушки. А митохондриальная ДНК представляет нам историю целого вида.

— И эта история записана в каждом из нас. В крови и каждой клетке нашего организма.

— И в ней, как в любой истории, — кивнул Мэтью, — значение имеет не столько начало, сколько конец.

— Что возвращает нас к Дарвину, — нахмурилась я. — К естественному отбору и вымиранию видов.

— В «Происхождении», можно сказать, говорится скорее о вымирании, — согласился Маркус, поместившись напротив нас.

— Кто она была, Бенвенгуда? — спросила я, глядя на яркие синусоиды.