— Я чувствую себя аммонитом.

— Кем?

— Зажатой в сумрачности.

— Просто сейчас пойдет дождь — вот и все, — благоразумно определил Мартин.

— Знаешь, со мной недавно такое случилось, — начала Мария.

Если ты собираешься сообщить нечто важное, безмолвие воодушевляет.

— Мы шли, — продолжала она, обращаясь к спине Мартина, — по тропе между скал на той стороне города и спустились в лощину, ну, знаешь, там, где были обвалы, и у меня возникло такое странное чувство…

Она на мгновение замолчала, и так как спина Мартина не выражала ни одобрения, ни осуждения, Мария продолжила:

— И вдруг мне показалось — все движется, как, знаешь, когда расставишь руки и закружишься, а потом резко остановишься. А до этого я услышала, как тявкает собачонка, только никакой собачонки там не было, я, по крайней мере, ее не видела, и другие тоже — они даже и не слышали. А это была та самая собачонка, которую я все время слышу у нас в саду, я в этом уверена.

— Я никогда не слышал, — отрезал Мартин. — Какая еще собачонка?

Он сел на корточки у груды камней и принялся их переворачивать.

— Просто собачонка, — запинаясь сказала Мария.

И качели я слышала до того, как мы их нашли, хотела добавить она, но не добавила, а вместо этого вдруг спросила:

— А там случались обвалы, где мы вчера гуляли?

— Наверно, — ответил Мартин.

Он расколол камень надвое и отбросил его в сторону.

— Мне кажется, — произнесла Мария. — Мне кажется, я как раз попала в такой обвал, который был очень давно. Я слышала, как он шел.

— Не глупи, — остановил ее Мартин.

Он встал с корточек и посмотрел на серые вершины Черного Монаха.

— А при обвале могут погибнуть люди?

— Естественно.

— Дети…

— Не исключено.

Он побрел назад через заросли утесника.

— Наверное, Хэриет… — произнесла Мария, но Мартин был уже далеко и не слышал; она поплелась за ним и обратилась к окаменелости, которую держала в руке (маленькой Gryphaea, ставшей тенью за сорок с лишним миллионов лет). — Я так много думала о Хэриет, что иногда мне кажется, что я — это она. Вот как сегодня на качелях: я взлетала — все выше, выше, — сказала она окаменелости, — и вдруг почувствовала, как перевоплощаюсь; на мне длинная юбка и толстые трикотажные чулки, длинные волосы, совсем не такие, как у меня. Я превратилась в Хэриет.

— Пойдем, там поищем, — предложил Мартин.

— Пойдем, — сказала Мария. — Вроде неплохое место.

Но место оказалось не таким уж хорошим — они нашли лишь пустую банку из-под кока-колы и обломки пластмассы.

— И здесь уже расковыряли, — с раздражением сказал Мартин. — Это все тот, с отбойным молотком. Жаль, у нас такого нет. Теперь он всегда будет у нас все перехватывать. Если только мы не найдем места, куда он не доберется. — Он оглянулся на утесы, на скользкие, катящиеся вниз каменные водопады голубого лейаса.

— Только не туда! — с тревогой воскликнула Мария, глядя наверх.

— Почему?

— Это опасно.

— Не понимаю. Я там вчера кого-то видел. Ничего страшного, просто нужно быть поосторожнее.

— Все равно, не хочется, — не унималась Мария. — Мне плохо, когда я высоко залезаю.

— Тогда я сам полезу, — небрежно бросил Мартин. — Вдруг я найду там Dapedius.

На землю упали первые крупные капли дождя. Снизу, с пляжа, доносились выкрики миссис Люкас, собиравшей детей.

— Ладно, не сейчас, — согласился Мартин. — В другой раз. Скоро. Август-то уже кончается. Мало времени осталось.

Всю ночь шел проливной дождь. Качели печально скрипели в саду. Лежа в постели и слушая дождь, Мария заразилась всеобщим унынием — в голове у нее плавали грустные невнятные мысли о том, что все движется и постоянно меняется и ты перед этим совершенно бессилен. Дни вливаются один в другой, пока не превратятся в прошлую неделю или прошлый месяц, и вот они уже ушли у тебя из-под пальцев, как речная вода. Скоро сентябрь, подумала она, каникулы кончаются, и потом мы поедем домой, и все это время станет старыми фотографиями, которые положили на полку. Все сделается расплывчатым, как старые фотографии, точно и не вспомнишь, как оно и было. И этот дом, и Мартин, и качели, и окаменелости, и всё-всё.

На следующее утро мир превратился в текущую воду. Вода лилась с крыши, бежала по водосточным трубам, переливалась через края желобов, и по стенам дома, которые от сырости сделались из белых серыми. Сад весь пригнулся от воды, кусты поникли и пришлепнулись, с деревьев непрерывно капало, в траве скрывались предательские трясины. Кот, поднимая промокшие лапы, пробрался на дальний конец лужайки, уселся там и, поводя хвостом, стал разглядывать птиц — они зябли, нахохлившись, на ветках и телефонных проводах, безропотно принимая капризы погоды. А дождь все шел, размывая вид за окном. Иногда он лил как из ведра, иногда как из лейки, а то зависал туманной пеленой в глубине сада и дальше, за верхними домами.