Я говорю:

– А в касках этих можно пиво носить. А на юге – так и вайн будем носить.

Серега говорит:

– Точно. Идешь по трассе и пиво или там вайн прямо из каски хлебаешь. В эту каску как раз литра три войдет.

И вот, мы уже железняком решили: выступаем в комбинезонах и касках. Надо заметить, что мы не просто так шли, беседуя, а держали курс, естественно, в гамазин. И первый комбинезонный аск мы уже сделали: рабочие, которые нам комбинезоны одолжили, еще и рубль сверху подкинули, чтоб нам пивка попить. Но нам не очень хотелось пивка, а больше хотелось Золотой Осени, болдинской, которая стоила, как известно, рубль двадцать семь.

Тогда Серега подошел к какой-то старушке и сказал, что мы бедные рабочие, отбились от стада и так далее. Взял 20 копеек. Я подошел к какому-то интеллигентному человеку, сказал, что я приехал из Вильнюса, и спросил пятачок на метро. Оставшиеся 2 копейки мы стрельнули под видом двушки – на позвонить.

И вот, заходим мы в гамазин. Стоим очередь. Причем, я замечаю, что пипл в очереди на нас как-то странно посматривает. Берут – кто портвейн, кто водку, кто Золотую Осень, и каждый норовит на нас оглянуться, с гнусным таким и хитрым прищуром, как Ленин. И когда очередь подошла, и мы деньги свои трудовые на блюдце ложим, а продавщица смотрит на нас как-то недружелюбно и толстым пальцем куда-то вбок тычет. Глядим, а там табличка:

Вот так и провалилась наша гениальная идея – выступить в комбинезонах и касках. Вся эта жизнь вообще – состоит из каскада гениальных, но на практике неприменимых идей. Даже само по себе появление человека на свет – идея казалось бы, гениальная. Но как начинаешь ее воплощать, со временем все больше убеждаешься, что при рождении тебе все-таки умудрились всучить – да потом еще крепко так прикрутить – комбинезон и каску. Так и живем – сами того не замечая – в комбинезонах и касках.

Дело в том, то брать с собой в Гурзуф ченчину равносильно тому, что в Тулу свой самовар брать: так пипловая мудрость гласит. Это вроде как в пьесе Островского Бесприданница все хотели в Париж с какой-то местной Ларисой поехать.

А дело было так. У Сереги в ту пору ченчина была, и звали ее Маша. Стал Серега в Гурзуф собираться, от этой Маши подальше, и вот, говорит ему Маша:

– Серега! Возьми меня с собой в Гурзуф.

Серега просто оторопел. Он сказал:

– Маша. Мы с Яшей в Гурзуф стюпом и бухом едем. Я не могу позволить, как джентльмен, чтобы столь утонченная, интеллигентная ченчина подвергалась таким суровым испытаниям.

Маша сказала:

– Фигня. С любимым мужчиной и в шалаше рай.

Серега сказал:

– Маша. Ты даже не подозреваешь, как это опасно. Ты можешь простудиться и заболеть. Нам придется спать в глубоких соломенных скирдах, где живут страшные черные мыши, а также на высоких этажах пятиэтажек, на половых ковриках, а также…

Маша сказала:

– Хуйня. Где мы только с тобой не спали.

Серега сказал:

– Маша. Но ведь нам придется на самом деле спать, именно спать, а не то, что ты имеешь в виду под словом спать. Вернее – не только то…

Маша сказала:

– Говно. Юная моя неиспорченная душа жаждет новых кровавых приключений.

Весь этот разговор Серега мне передал мрачно.

Я сказал:

– Ну что ж. Тогда получается, что мы не только стюпом и бухом поедем, но и факом поедем. А факом мы еще ни разу не ездили.

Серега сказал:

– Ну, допустим, не каждый из нас факом поедет, а только я. А ты, Яша, по-прежнему, стюпом и бухом поедешь.

Я сказал:

– А вот нифига. Если ты факом поедешь, то и я факом поеду.

Серега сказал:

– Как же это ты с моей ченчиной факом поедешь?

Я сказал:

– А я не с твоей ченчиной факом поеду, а со своей.

Серега сказал:

– У тебя что – ченчина есть?

Я сказал:

– Если надо, то будет.

И стал я себе ченчину искать. Как я ее нашел, это другая история, а сейчас главное, как мы в Гурзуф факом ехали.

Как известно, однажды Серега был вынужден с собой в Гурзуф ченчину взять. Вот и мне тоже пришлось ченчину себе найти.

Ченчин у меня, в принципе, много, одна другой страшнее, чтобы был повод с ними побольше бухнуть, ибо я не эстетическим чувством руководствуюсь, а чувством юмора. Долго ли, коротко – нашел я именно такую ченчину, которую тоже звали Маша. Помню, у нее были светлые, туманные глаза и большой, круглый пелвис, такой выпуклый, что, как рабочий пипл говорит, на него – хоть рюмку ставь. И вот, мы поехали в Гурзуф факом, с двумя Машами на руках.