Но тогда возникает другой вопрос. Разбухавшись, небухи превратятся в нормальных людей, и тогда проблема Арабатской стрелки также встанет перед ними в полном своем объеме. Нет, приходится признать, что проблема Арабатской стрелки на данном этапе неразрешима, и нам еще долго не суждено ее пройти, а суждено, как обычно, врываться в Крым стопом, стюпом, бухом и бупом.

В первый раз стюпом мы ехали в тот же самый год, когда в первый раз бухом и бупом ехали. Это был год московской Олимпиады-80: где-то в это же время умер Высоцкий, чью песню нам исполнил пляшущий мент, потом Джо Дассен, который пел шансон про абпруа, а в финале этого года застрелили Леннона, идейного вдохновителя автостопа и всего с этим связанного – марихуаны, Люси Инзескай, которую он кричал в микрофон, как Нину, астральных путешествий факом и так далее.

Гнусный, в общем и целом, был год, хоть и называем мы эти времена Золотым, как сама наша Осень, веком: ведь именно летом того года мы с Серегой впервые и выступили.

Всю зиму и весну мы побухивали в разных московских автоматах, применяя различные формулы, к тому времени уже окончательно выстраданные. Тогда еще не было ни одного Яшиного рассказа, и я с трудом могу вспомнить, о чем же мы с Серегой говорили, если Яшиных рассказов не было.

Скорее всего, мы обсуждали предстоящий выступ, раздумывая, что нам с собой брать. В конечном итоге, после долгих обсуждений, мы пришли к выводу, что ничего брать не надо. Кроме паспортов, конечно. Суть выступа как раз и заключалась в том, что мы выступали руки в карманах, как Ленин в Горках, насвистывая и мирно беседуя в пути.

Где-то в середине июля мы начали разбухиваться более интенсивно, понимая, что можем сорваться уже в любой текущий момент. И, наконец, этот момент настал.

Стукнув кружками об стойку в автомате на Курской, мы ворвались в Курский вокзал. Через несколько минут отправлялся поезд на юг – то ли в Симферополь, то ли в Ростов, нам было все равно, потому что своей скромной целью мы объявили Тулу.

Это был первый классический стюп, но мы тогда еще об этом не знали. Серега подошел к проводнице и попросил довезти нас до Тулы. Проводница смерила нас брезгливым взглядом и предложила пройти в вагон.

Когда поезд тронулся, мы стояли в тамбуре и курили свой Беломор.

Серега сказал:

– Яша, мы в Туле.

Это было сказано, несмотря на то, мимо нас все еще двигалась платформа Курского вокзала. Просто, было уже ясно, что если поезд уже отошел и первая его остановка Тула, то это значило – что бы там ни случилось – мы уже все равно были в Туле.

Это и есть объемная, зримая метафора всей нашей жизни: ты только что родился, гукаешь в коляске, розовой или голубой, потом делаешь песочные куличи, бегаешь в школу с чубчиком или с косичками, сидишь, как дурак или дура, трезвый на своей собственной свадьбе, нянчишь внука… А на самом деле, твой поезд давно уже отошел, и все это время ты просто лежишь, сложив лапки, в гробу, голубом или розовом, ибо всё, что ты делаешь в течение своей бессмысленной жизни – это стюпом в Тулу едешь.

Я сказал:

– А ведь эта проводница, наверное, нас не просто так взяла, а хочет с нас деньги потребовать.

Серега сказал:

– Какие деньги? Ты же сам слышал, о чем мы с ней говорили. Я попросил ее довези нас до Тулы, а она согласилась. Ни о каких деньгах речи не было.

То же самое Серега сказал проводнице на подходе к Туле, когда проводница твердым голосом предложила:

– Ну, а теперь, мальчики, давайте рассчитаемся.

Серега спросил, грамотно применив интонацию Остапа Бендера:

– В каком смысле?

Оказалось, что мы должны этой проводнице по два рубля. Как будто за дорогу до Тулы.

Серега сказал:

– Это возмутительно. Ведь вы же советский человек. Как вы можете требовать с нас деньги. Тем более, что ни о каких деньгах вообще речи не было.

Я сказал:

– Правильно. Вот если бы вы, гражданочка, сразу нам сказали, что не по любви, а за деньги нас в государственном поезде везете, то мы бы и вообще ни в какую Тулу не поехали.

Выйдя в городе Туле и оставив позади матерные проклятья проводницы, мы осмотрелись в поисках подходящего пивняка.

Какой-то местный чувак указал нам путь, мы взяли по три кружки и устроились в Туле надолго.

Серега сказал:

– Предлагаю назвать этот способ перемещения стюпом, потому что мы как раз стюп этому поезду и сделали.

И я горячо подержал Серегину идею.

Надо сказать, что стюпом – это древний, уже давно забытый способ перемещения. В лучшие времена стюпом можно было добраться на довольно большое расстояние, но с наступлением Новых времен стюб стал происходить все раньше и раньше. Однажды стюб случился аж в Скуратово, где на вокзале Гурзуфский пейзаж висит, но это было уже в 1987-м году, в Серебряный век, когда наш мир начал на бабках сдвигаться, и с каждым годом проводницы все раньше начинали свой щекотливый разговор, который, к тому же, со временем, и щекотливым быть перестал. В наши дни путешествие стюпом в принципе невозможно, потому что они сразу бабки требуют.

Стюб имел свои особенности, например, он не всегда совмещался с бухом, потому что проводницы почему-то сразу понимали, что имеют дело с довольно пьяными чуваками, и решительно отказывали нам в стюпе.

В таком случае, стюп плавно переходил в бух, и мы, даже не замечая этого перехода, ехали уже, соответственно, бухом. Иногда стюп переходил в буп, который является чем-то средним между стюпом и бухом.

Особенностью стюпа является также рабочая одежда стюпаря. Давно замечено, что в джинсовой, грязной, заблеванной одежде стюп идет не очень легко. Зато самый надежный, гарантированный стюп – в пиджаках и галстуках. Это мы с Серегой поняли только тогда, когда сами в пиджаках и галстуках выстюпили.